Коллеги - о Пьере Федида/ Pierre Fédida

Перевод, адаптация, интерпретации:

Елена Нечаева + ИИ

neacoach.ru

Уважаемые коллеги, здесь представлены два первоисточника: статья Алена Ванье «Пьер Федида, моменты анализа» и сборник некрологов и воспоминаний, опубликованный в журнале Le Carnet Psy (№77, 2002) вскоре после смерти Пьера Федиды. Все первоисточники — с открытым доступом. А также — моё личное видение (раздел 3 «Резюме»).

Уважаемые коллеги, вы можете приобрести файл PDF (то же самое, что здесь, только в PDF). О файле: 14 кегль, 20 стр., 500 руб. Чтобы файл стал вашим, просто напишите мне по удобному вам контакту

1. ОБ АВТОРЕ СТАТЬИ «Пьер Федида, моменты анализа»

Доктор Ален Ванье/ Dr. Alain Vanier — психоаналитик, президент Ассоциации «Espace Analytique» (Париж). Окончил медицинский факультет и более пятнадцати лет работал в сфере детской и взрослой психиатрии. Также он сотрудничал с Мод Маннони в Экспериментальной школе в Боннёй-сюр-Марн. С 1996 года Ален Ванье — профессор Парижского университета. Им опубликовано свыше 280 научных работ, написано четыре книги и прочитано более 800 лекций по всему миру. В 2018 году он был удостоен звания почётного профессора (professeur émérite) Университета Парижа.

О ГЕРОЕ СТАТЬИ: КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ

Пьер Федида/ Pierre Fédida (1934–2002) — французский психоаналитик, философ, профессор, один из ключевых фигур в становлении клинической психопатологии и психоанализа в университетской среде Франции. Родился в 1934 году.

В 1962 году получил агрегацию по философии, что стало основой его глубокого междисциплинарного подхода. Уже в 21 год начал преподавать, а с 1957 года — проходить клиническую подготовку в области психиатрии и нейропсихиатрии, в том числе у Людвига Бинсвангера в Швейцарии, что определило его интерес к феноменологической психопатологии.

С 1967 года — в Париже, по приглашению Жюльетты Фаве-Бутонье, он включается в создание сертификата по клинической психологии, а затем — UFR «Наук о человеке» (Unité de Formation et de Recherche) при Парижском университете Париж-7 (ныне Университет Париж-Сите).

Федида стал духовным лидером этого направления, развивая оригинальную концепцию «фундаментальной психопатологии», в которой психоанализ встречался с философией, литературой, искусством, биологией и медициной.

Он прошёл психоаналитическую подготовку в Ассоциации психоаналитиков Франции (APF) под руководством Жоржа Фаве, был её президентом (1988–1990) и активно участвовал в международной жизни Международной психоаналитической ассоциации (IPA).

При этом он сохранял открытость к лакановской мысли и другим течениям, отвергая догматизм.

Федида — автор обширного теоретического наследия, включая такие ключевые работы, как:

• Corps du vide et espace de séance (1977),

• L’Absence (1978),

• Crise et contre-transfert (1992),

• Le site de l’étranger (1995),

• Des bienfaits de la dépression (2001).

Центральные темы его творчества: отсутствие, меланхолия, тело, реликвия, работа траура, «произведение погребения» (l’œuvre de sépulture), анасемия (утрата смысла). Он рассматривал психоанализ не как терапию, а как форму мышления, способную противостоять «психократическому» обществу и насилию понятий.

Основал Лабораторию фундаментальной психопатологии (1989) и Центр исследований живого (Centre d’Études du Vivant) при Париж-7, стремясь к диалогу между психоанализом и науками о жизни.

Пьер Федида умер 1 ноября 2002 года в Париже. Его помнят как «великого господина мысли» — щедрого, интеллектуально свободного, страстного педагога, чья речь, письмо и присутствие вдохновляли поколения студентов, коллег и друзей.

Статья: «Пьер Федида, моменты анализа»

Автор: Ален Ванье

Источник (открытый доступ)

Ванье, А. (2005). Пьер Федида, моменты анализа / пер. с фр. [адапт. для рус. читателя]. Recherches en psychanalyse, (3), 159–162.

Оригинал: Vanier, A. (2005). Pierre Fédida, moments d’analyse. Recherches en psychanalyse, (3), 159–162.

Я хотел бы здесь вспомнить об одном аспекте личности Пьера Федиды — возможно, несколько забытом, но для меня оставшемся одной из самых ярких и постоянных черт как его личности, так и его творчества.

Эта черта сыграла решающую роль в моём собственном пути и легла в основу нашей дружбы последних лет. Речь идёт о том, что Пьер Федида участвовал — помнит ли об этом кто-нибудь сегодня? — в создании Экспериментальной школы в Боннёй-сюр-Марн, основанной Мод Маннони. Это было «место, называемое антипсихиатрическим», но в нём принималась лишь антиспихиатрическая позиция, а не теоретические модели Р. Д. Лэйнга, Дэвида Купера или Франко Базальи.

В те времена школа существовала исключительно благодаря волонтёрам — в основном студентам Парижского университета Париж-7, которые приезжали туда работать два дня в неделю. Я сам, будучи студентом-психологом Париж-7, попал в Боннёй именно по этому пути — теперь уже более тридцати лет назад.

В 1977 году Пьер Федида опубликовал в издательстве «10/18» сборник под названием «Понятие и насилие» — книгу, регулярно упускаемую из виду в библиографиях, хотя она объединяет статьи, написанные им в период с 1967 по 1972 год. Там можно найти, например, текст «Психоз и родство», опубликованный в 1968 году в журнале Critique.

Эта статья, по моему мнению, остаётся одним из лучших текстов, когда-либо написанных об антипсихиатрическом движении, и служила наставлением для стажёров в Боннёе. В том же сборнике — и другие важные работы, в частности «Могила Майи», посвящённая семье Эбботт и рецензирующая книгу Лэйнга и Эстерсон «Здравомыслие, безумие и семья».

В предисловии к «Понятию и насилию» Федида пишет:

«Для многих сегодня говорить о рекуперации безумия или репрессии сексуальности — всё равно что повторять лозунги, выхолощенные депрессивным активизмом! Дискурс кружит на месте под видом пробуждающей мысли. Я, со своей стороны, крайне далёк от подобных претенциозных размышлений о “настоящем времени” и будущем культуры. Ещё меньше склонен я к нормативным оценкам, сводящим мощные аргументы эпохи к вульгарной социологии. Я полагаю, напротив, что текст призван вмешиваться в поля напряжения, которые постоянно смещаются, в линии резистентности, которые разрушаются и возникают вновь — всегда иначе и в ином месте. Тогда текст выступает как момент анализа идеологической резистентности и тем самым воздействует на экономику её трансформаций».

Эти слова — «моменты анализа» — особенно ярко характеризуют не только письменное наследие Федиды, но и саму форму наших регулярных разговоров и встреч вплоть до последних лет его жизни. Акцент на слове «момент», на этой особой временной измеренности — те, кто хорошо знал Пьера, наверняка поймут, что я имею в виду.

Ведь такие моменты действуют не столько как раскрытие смысла, сколько как акт, разрушающий и смещающий резистентность — пусть даже эта резистентность позже восстановится, уже включив в себя пережитое, но оставив необратимый след истины и её последствия.

Книга «Понятие и насилие» исследует психоанализ на его границах — там, где он способен заново изобрести себя. Так, в ней содержатся прекрасные статьи о перверсиях, например, «Понятие и перверсия», посвящённая коллективному труду «Желание и закон» (Пьера Олагнье, Ги Розолато, Жана Клаврёля, Франсуа Перрье, Жан-Поля Валабрега) и тексту Жиля Делёза «Презентация Захера-Мазоха». Также в сборнике — важные работы о психозах. То, что особенно занимало Федиду, — это «нейтральное насилие, лишённое лица и рук».

Это насилие нейтрально в силу тоталитарной объективности понятия, которое «объясняет» тело, смерть, секс, безумие. Гуманитарные науки осуществляют это насилие, и их всемогущество — лишь признанное свидетельство собственного бессилия. Таким образом, одна из граней этой книги — размышление о тех определяющих эффектах отчуждения, которые производят слова и номинации.

Федида указывает на двойственную природу означающего: с одной стороны, оно призывает к бытию, с другой — оно умерщвляет. Примером может служить имя Майя, данное ребёнку семьи Эбботт, — но также и акт называния другого «сумасшедшим». В этом движении Федида одновременно ставит под вопрос и собственную позицию — статус клинических гуманитарных наук, свою роль психоаналитика и университетского преподавателя.

Помимо антипсихиатрии, которую он считал чрезвычайно значимой, Федида с поразительным прозрением предвидел опасность того, что он называл «психократическим обществом». Такому обществу необходима антипсихология, и, как показывает Федида на протяжении всей книги, психоанализ мог бы стать лучшим средством против этого цивилизационного сдвига — своего рода антидотом.

Однако эта идеология может приручить и самого психоанализ, превратив его в часть поведенческой теории и породив настоящий «социальный бихевиоризм». В наши дни, когда разгораются острые дебаты о психотерапии и намечается всеобщая оценка терапевтических практик, особенно полезно перечитать эту удивительно актуальную книгу. В ней Федида напоминает, как психиатрия «стремилась обрести практическую позитивность и объективность через нейрологический субстанциализм.

В результате возникла этика нормы, одинаково применимая и к здоровью, и к морали, и к социальному, и к политическому порядку». Психология также не остаётся в стороне от этого сдвига:

«Она представляет собой внутреннюю актуализацию утопии. Психология принадлежит к научным проектам (в смысле “гуманитарных наук”) по точному и глубокому пониманию человека — в его интеллектуальных, активных и эмоциональных проявлениях, в его межличностных отношениях, в жизни внутри групп, в конфликтах, связанных с необходимостью защищаться».

И далее Федида подчёркивает:

«Эта утопия — бессознательное современного гуманизма, мечта или желание понимать и быть понятым, — словом, выйти из индивидуальной и коллективной тревоги, попытаться избежать чувства вины, ту странную болезнь, которую Ф.Кафка и другие после него как бы предчувствовали и описали — болезнь, поражающую субъективность современного человека».

Действительно, «современный человек, кажется, живёт в чувстве вины за собственное изгнание».

Перед лицом современного кризиса инстанции, способной взять на себя вину субъекта, не рискует ли психоанализ — или, скорее, его психотерапевтические отпрыски — быть призванным заткнуть эту брешь, став алиби для имманентного управления культурным недомоганием?

Если психоанализ — это метод, если вопрос о позиции психоаналитика всегда оставался в центре размышлений Федиды, то всё же важно помнить: «исключительная ссылка на психоанализ как средство улучшения институциональных условий ухода (“больше психоанализа в больницах!”) может скрывать социальный консерватизм и избавлять от необходимости подлинной политической критики социальной и экономической организации, породившей такие институты».

Речь идёт о том, чтобы избежать дрейфа, в результате которого психоаналитик превратится в вспомогательного терапевта, в психотерапевта. Ведь, как напоминает Федида:

«говорить о терапевтической функции психоанализа — значит угождать вкусу административной гомологизации техник и — ценой существенного недоразумения — добиваться признания за ним права на легитимность».

Ибо «понятия болезни — особенно психической — и исцеления являются индикаторами коллективной безопасности в рамках определённой социальной идеологии. Как известно, эволюция представлений о больном и болезни зависит не только от технического прогресса медицины, но и от того, как общество относится к собственной вине» — особенно в эпоху тотальной оценки практик.

Действительно, «психоаналитик соглашается стать психотерапевтом только в той мере, в какой он учитывает социально-идеологическую нагрузку этой позиции и необходимость участвовать в терапевтических институтах — и при этом сохраняет возможность оставаться психоаналитиком, то есть интерпретировать актуальное в неактуальном: симптом — в его бессознательном смысле, запрос — в желании.

Иными словами, быть тем, кто дезинституализирует и экспроприирует “больного” субъекта из его принадлежности и собственности». Именно не то, что психоаналитик говорит о природе слушания — даже за пределами клиники, — делает психоанализ скандальным и субверсивным.

«“Вне времени” — отсылая к рекомендации Фрейда — и есть событие его скандала; и всё же это вне-время неотделимо от его условия существования». Нет ничего более актуального сегодня.

И, напоминая об этом слишком часто забываемом тексте, я не хотел ограничиваться ни поминовением, ни простым воспоминанием. Я хотел подчеркнуть живую актуальность этих слов и вновь призвать к памяти то «вне времени», что было присуще Пьеру Федиде.

Несмотря на его уход, он остаётся — в воспоминании о его присутствии, в особой связи, которую каждый мог с ним установить, в его публичных и частных словах, в его текстах, в том числе тех, которые не следует забывать.

Что-то от Пьера Федиды остаётся для многих — и для меня лично — вне времени.

Уважаемые коллеги, вы можете приобрести файл PDF (то же самое, что здесь, только в PDF). О файле: 14 кегль, 20 стр., 500 руб. Чтобы файл стал вашим, просто напишите мне по удобному вам контакту 

ЗАПИСАТЬСЯ НА ИНТЕРВИЗИЮ

2. ДАНЬ ПАМЯТИ ПЬЕРУ ФЕДИДА Le Carnet Psy, №77, 2002

Источник (открытый доступ)

Федида, П. и др. (2002). Дань памяти Пьеру Федиде / пер. с фр. [адапт. для рус. читателя]. Le Carnet Psy, (77), 37–45.

Оригинал: Hommage à Pierre Fédida. (2002). Le Carnet Psy, (77), 37–45.

В предисловии к своей книге «Отсутствие» Пьер Федида писал в 1978 году:

«Отсутствие придаёт содержание объекту и наделяет отстранённость мышлением», а несколькими строками ниже добавлял: «Мысль порой обретает своим пространством боль».

Для всех, кто знал Пьера Федиду, и особенно для тех, кому посчастливилось разделить с ним моменты размышлений и дружбы, мысль сегодня обретает именно это пространство — боль.

Ален Браконье

Психиатр, психоаналитик

Любая встреча с Пьером Федидой — будь то профессиональная или дружеская — была тёплой, живой и увлекательной. Нередко она становилась источником новой идеи или нового проекта. Пьер Федида пробуждал жажду жизни, учёбы и передачи знаний — через движение идентификации, в котором его отказ от догматизма играл не последнюю роль.

Психоаналитик, он никогда не стремился объяснить всё через психоанализ. Его любознательность, стремление к диалогу, широкая эрудиция и открытость поражали каждого, кто с ним общался. «Международный журнал психопатологии», который он основал вместе с Даниэлем Видлешером, — яркое свидетельство этого духа открытости и неприятия догм.

Его практика, письменное наследие, руководство различными группами и институтами — всё это подтверждает одно: оживлять психоанализ здесь и сейчас было для него главной заботой.

Целое поколение специалистов ощутило на себе уникальные качества человека, который навсегда останется в нашей памяти.

Пьер Федида — психоаналитик

Даниэль Видлешер

Президент Международной психоаналитической ассоциации (IPA)

Пьер Федида начал психоаналитическую практику в 1960-х годах. Я не знаю, почему он выбрал именно Ассоциацию психоаналитиков Франции (APF) и Жоржа Фаве в качестве своего аналитика. Но помню ясно: когда он пришёл ко мне на супервизию, меня поразило качество его психоаналитического слушания — у человека, который до того воспринимался скорее как философ и интеллектуал.

Он быстро стал блестящим теоретиком, органично соединяя глубокую философскую культуру и феноменологию с подлинно фрейдовской рефлексией. Позже он умел включать в своё мышление и другие течения французского психоанализа, в частности лакановские идеи.

Во время нашего последнего телефонного разговора, говоря о взаимоотношениях IPA с так называемыми «лакановскими» течениями, он сказал: «Но ведь мы с тобой — лаканцы». Я возразил, но понял: для него это было не столько принятие конкретных теорий, сколько общий способ постановки вопросов, которым мы делились более двадцати пяти лет.

Пьер Федида был президентом APF (1988–1990) и оставался активным её членом до конца жизни. Он также играл важную роль в международных структурах — в Европейской психоаналитической федерации и IPA.

Недавно он подготовил очень внимательно выслушанный доклад для Европейской федерации и возглавлял важный комитет по взаимодействию психоанализа с психиатрией, психотерапией и другими школами.

Его открытость современной мысли проявилась, в частности, в совместном редактировании «Международного журнала психопатологии». Этот проект объединил вокруг себя психоаналитиков, психиатров, психологов и даже биологов.

Надеюсь, эта работа не останется незавершённой. Сохраняя сильную и бескомпромиссную психоаналитическую идентичность, Федида проявлял огромную любознательность и открытость к другим наукам и культуре.

Помнить его — значит брать за образец именно эту открытость и присутствие, которые сегодня особенно необходимы.

Пьер Федида в университете

Софи де Мийоля-Меллор

Профессор

За десять дней до своей смерти Пьер Федида говорил мне о своей вере в то, что он более всего помог создать во Франции: место психоанализа в университете.

Этот философ, для которого подготовка к агрегации по философии стала временем полного интеллектуального счастья, отдал психоанализу и университету всё лучшее, что в нём было, — с глубокой эмоциональной привязанностью, часто страстной, по отношению к коллегам, студентам и анализантам.

Агрегат по философии в 28 лет, он ещё в 21 год начал преподавать в лицее в Лионе. Уже в 25 лет он читал курсы по психологии и психопедагогике, сначала в педагогических училищах, затем — на философском факультете Лионского университета, где в 1962 году стал ассистентом.

Его интересы были разнообразны: с одной стороны — нейробиология (в клинике профессора Ж. Гийота), с другой — клиническая феноменология, которую он называл «феноменологической антропологией тела».

Его клиническое обучение началось в 1957 году — в психиатрии и нейропсихиатрии, в частности в санатории Бельвю (Кройцлинген) у Людвига Бинсвангера и в Мюнстерлингене у Ролана Кюна. Эта феноменологическая закалка при работе с психотиками оставила глубокий след во всём его творчестве.

Психоаналитическое обучение он прошёл полностью в APF, в том числе личный анализ у Жоржа Фаве. В 1967 году по приглашению Жюльетты Фаве-Бутонье он приехал в Париж, чтобы участвовать в создании сертификата по клинической психологии при Сорбонне.

Уже в 1968 году был создан U.E.R. (позже U.F.R.) «Клинические гуманитарные науки» при Парижском университете-7 — структура, в которой Федида стал «живой душой». В атмосфере горячих дискуссий на третьем этаже Центра Сансье (филиал Сорбонны) рождалось новое преподавание — не поддающееся определению, сочетающее супервизию клинических стажировок с живым разговором о практике и чтении Фрейда.

Федида вводил новаторские курсы: «Семиология тела», «Техники тела» (вместе с Жинетт Мишо), а также включал в обучение релаксацию, танцевальную терапию — неслыханное новшество для студентов того времени.

Он стремился к «фундаментальной психопатологии» — не нозографической, а критически соотносящей феноменологию, биологию и психоанализ. Несмотря на огромную административную нагрузку (он был директором U.F.R., администратором, председателем научного совета), он не переставал писать: с 1962 года — по 10–12 статей в год и такие ключевые книги, как «Тело пустоты», «Отсутствие», «Кризис и контрперенос», «Место чужого».

В 1978 году он защитил докторскую диссертацию на тему «Отсутствие: определение понятия в поле психоаналитической теории» и теорию соматического. Защита стала ярким интеллектуальным событием: в жюри были Жак Гаже, Жан Лапланш, Дидье Анзьё, Жиль Делёз, Жан-Франсуа Лиотар.

С темой отсутствия Федида нашёл парадоксальную ось своего мышления: он наделял «негатив» плотью, не превращая его в абстракцию. Пустота депрессии, меланхолия, чужое, бесформенное — всё это выражало сопротивление «присутствию».

Его интеллектуальное обаяние проявлялось в способности легко переходить от одного регистра к другому — без тяжести, но всегда глубоко, опираясь на огромную культуру в психоанализе, философии, литературе и искусстве.

Он основал Лабораторию фундаментальной психопатологии (1989), DEA по фундаментальной психопатологии (1990), а затем — Центр исследований живого при Париж-7, целью которого было объединение наук о жизни, медицины и гуманитарных наук. Он был вице-президентом Париж-7 (1987–1989), много ездил по миру, особенно в Бразилию и Латинскую Америку.

Несмотря на харизму, он оставался удивительно доступным. Его голос — тёплый, глубокий, с точными интонациями — был продолжением его мысли. Редко кто из интеллектуалов умел вызывать столько живых чувств вокруг себя.

Присутствие Пьера Федиды останется в памяти как сочетание научной строгости, человеческой открытости и веры в разнообразие.

Пьеру Федида, моему другу

Ролан Гори

Профессор психологии

Сегодня воскресенье. Пьер не позвонит мне. Пьер больше не позвонит. Он умер в Париже в пятницу, 1 ноября.

Накануне Марейке Вольф-Федида оставила мне сообщение о его госпитализации. Я был в отпуске и узнал об этом только по возвращении. Затем начались звонки от друзей — Даниэль Брюн, Эдуар Зарифьян… Круги друзей расширялись, как рябь на воде.

Но в субъективной логике исчезновение предшествует удару — последний возникает лишь тогда, когда следы придают ему психическую жизнь. Психическая жизнь строится через память о мёртвом как «произведение погребения» (l’œuvre de sépulture), которое не сводится к объективной наготе событий.

Пьер говорил об «воображении форм», благодаря которому «психический материал» не исчерпывается «клиническим материалом». Между ними — «галлюцинаторная способность» слушания аналитика, дающая формам жизнь и движение. Но чтобы перейти от материала к материи, от сна ко сну, нужно работа траура, создающая память; ритуалы и воспоминания лишь сопровождают её.

Пьер часто звонил мне по воскресеньям. Сегодня я почувствовал потребность писать. Письмо, как и сон, участвует в «произведении погребения».

Почему с утра меня преследует детская песня, которую пела мне мать — «Песня сиротки»? Я помню только припев: «Сегодня воскресенье… Белые розы для тебя, мама…».

Как исчезновение Пьера — отцовской и братской фигуры — пробуждает память, связанную с материнским образом? Я думаю, прежде всего, о его огромной щедрости — интеллектуальной, духовной, эмоциональной.

Вспоминаются образы Мадонн XIV–XV веков, под плащом которых укрывался весь народ. Каждая его лекция, каждая защита диссертации, каждая статья оставляли впечатление: Пьер рассыпал множество камешков, из которых другие строили свои пути. Он щедро сеял идеи, слова, которые всходили в умах и сердцах.

Сколько диссертаций он таким образом породил? И была его голос — тёплый, полный, глубокий, несущий мысль с силой и изяществом. Мне так не хватает этого голоса. Были наши долгие беседы — о психоанализе, о жизни, о радостях и страданиях. Бывали и разногласия.

Например, в Лионе в 2001 году он не одобрил моё сближение риторики и психоанализа. Или на последнем коллоквиуме «Страсти» (сентябрь 2002), где он называл страсть «анклавом Эроса», сомневаясь, что из неё можно построить метапсихологию. В тот день он прочитал великолепную лекцию об Эриксимахе и медицине. А вечером — ужины, где Пьер был блестящ, элегантен, полон обаяния.

Пьер был человеком размаха (envergure) — одновременно широким и глубоким, скрытным и открытым, скромным и мощным. Это морское слово — от «верги», рея, держащего паруса. Сегодня паруса приспущены.

Мы похоронили его 8 ноября на кладбище Монпарнас — в присутствии семьи и огромного числа друзей, коллег, учеников. Пьер не позволял «прописывать» себя в одном месте, но оставлял глубокий след везде, где присутствовал. Он был проводником, придающим движение и мелодию живому.

Он писал: «Траур — это приведение мира в движение». Через «произведение погребения» он призывал нас к мечте: «Мечтать — возможно, единственный способ думать о наших мёртвых». Но не только мечтать — писать, когда письмо рождается из работы мечты. Однажды, говоря о потере близкого, он сказал мне: «Позволь старшему брату сказать: именно в письме ты его увековечишь».

Пьер обладал огромным мужеством и не терпел жалоб. Жалоба казалась ему агрессией и непристойностью. Он никогда не жаловался сам и не позволял жалеть себя — хотя глубоко сочувствовал страданиям других. Пьер был господином — великим господином мысли, разума и сердца.

Элизабет Рудинеско точно сказала в Le Monde: «великая фигура университета и психоанализа». Он был крупным мыслителем, интеллектуалом, автором обширного и плодотворного наследия.

Незадолго до смерти он вместе с Жюлией Кристевой, Домиником Лекуром и Франсуа Жюльеном основал Институт современной мысли. Каждое место, где он работал, может претендовать на часть его наследия.

Но важно признать: он не вмещался ни в одну рамку, потому что превосходил их все. Как тонко заметил Ален Ванье, Пьер занимал парадоксальную позицию по отношению к институциям: глубоко отмечая каждое место своей работы и занимая в них высшие посты, он постоянно стремился за их пределы — к открытости, к связям с внешним миром.

Заботясь о своей свободе, он дарил её и другим.

Об авторстве Пьера Федиды

Даниэль Брюн

Профессор психопатологии

За 35 лет Пьер Федида создал огромное наследие. Уже в первых текстах (1967) обозначились темы, которые станут красной нитью его творчества: тело, отсутствие, реликвия, меланхолия, работа траура. В «Теле пустоты и пространстве сеанса» (1977) он писал: «Что может быть с телом, истина которого — по своей сути завуалированная — принадлежит негативу воспоминания, надписи, отпечатка или следа?»

Затем последовали: «Отсутствие» (1978), «Кризис и контрперенос» (1992), «Место чужого» (1995), «С чего начинается человеческое тело» (2000), «О пользе депрессии» (2001), а также статья «Произведение погребения» (1996). Этот путь можно понять через понятие «анасемия» (Н. Абрахам, 1968) — утрата смысла, «возвращение к источнику смысла».

Пьер Федида писал: «Письмо метапсихологично: речь идёт о топике теории, и с ней — об эрозии всякого содержания смысла… Поэтика анализа напоминает лишь поэтическое происхождение и назначение письма: борозды дерева». Дерево — постоянная метафора его письма: «Я думал, что ремесло аналитика — ремесло верстака. Аналитик — столяр или краснодеревщик?».

Ещё одна ключевая метафора — жалюзи (jalousie): решётка из дерева, сквозь которую видят, не будучи увиденным. Эта идея — центр статьи «Рассказчик, убитый своим рассказом» в книге «Отсутствие».

Федида отвергал догматизм. Он вписывал психоанализ в интервалы между дисциплинами — литературой, искусством, философией, феноменологией, поэзией. В качестве директора Центра исследований живого он искал «общее поле» между психоанализом и науками о жизни — медициной, биологией, иммунологией.

Его предисловие к книге Гарольда Сирлза «Усилие свести другого с ума» раскрывает его пластичность и вовлечённость в работу с психотиками, меланхоликами, шизофрениками. Невозможно передать здесь всё разнообразие его подходов. Остаётся лишь повторить его собственный жест: принять вызов анасемии, чтобы вернуться к источнику смысла. Это и выражало название его последнего семинара в Париж-7: «Неназываемое».

В августе 1966 года, после смерти Бинсвангера, он уже собирался подписать долгосрочный контракт в Швейцарии, но получил предложение от Жюльетты Фаве-Бутонье занять должность ассистента в Сорбонне.

Он выбрал Париж-7 и APF — и остался верен этим выборам до конца. Со студентами, исследователями, коллегами он проявлял внимательное присутствие, дискретную авторитетность, существенную поддержку.

Одно из его любимых выражений при приёме нового члена в команду: «Будь патриотом!». Это означало: прояви преданность делу, к которому присоединяешься. Но он не был шовинистом — напротив, поощрял других создавать собственные команды.

И наконец, его знаменитое высказывание на встречах APF в Вокрессоне (1970): «Психоанализ — это археология тела. Только при этом условии он может открыть фантастическую анатомию.

Психоаналитик — тот, кто имеет доступ к следу, к надписи желания. И анатомия — в конечном счёте — знак его трансгрессии».

Психоанализ в университете: интервью с Пьером Федида (июль 2002)

Доминик Кюпа: Что такое SIUERPP?

П. Федида: Это межуниверситетский семинар, где мы вместе размышляем о будущем объектов и моделей в психоанализе и психопатологии. Мы противостоим индивидуализму — сегодня необходима командная работа и сетевые обмены.

Д. К.: Почему вы говорите об угрозе исчезновения психоанализа в университете?

П. Ф.: Да, существуют давления «научно-академических» критериев. Но студенты идут к нам с большим интересом, а коллеги-учёные поддерживают нас, даже если не всегда понимают наши споры. Нужно избегать катастрофизма. Важно укреплять команды, учиться оценивать перспективы, критически перечитывать наследие.

Д. К.: Что вы понимаете под «преподаванием психоанализа в университете»?

П. Ф.: Я остаюсь верен проекту, начатому с Жаном Лапланшем в 1970 году: чтение психоаналитических текстов (прежде всего Фрейда) со студентами. Это требует исторической перспективы, эпистемологической рефлексии, свидетельств о клинической практике.

Такой подход формирует, не навязывая догм. Мы преподаём психопатологию — общую, клиническую, фундаментальную, — потому что именно в ней ясна специфика психоаналитического подхода и возможен плодотворный диалог с другими методами (феноменологией, фармакологией, биологией).

И главное преимущество психоанализа в университете — это возможность сотрудничества между аналитиками разных школ и взаимодействия с литературоведами, философами, антропологами, историками, медиками. Это уникальный шанс в истории психоаналитического движения.

Уважаемые коллеги, вы можете приобрести файл PDF (то же самое, что здесь, только в PDF). О файле: 14 кегль, 20 стр., 500 руб. Чтобы файл стал вашим, просто напишите мне по удобному вам контакту 

ЗАПИСАТЬСЯ НА ИНТЕРВИЗИЮ

3. НА МОЙ ВЗГЛЯД (РЕЗЮМЕ)

На основе обоих документов — статьи Аленa Ванье «Пьер Федида, моменты анализа» (2005) и сборника «Дань памяти Пьеру Федида» (2002) — можно сформулировать резюме значимости Пьера Федида и выделить его основные идеи.

Значимость Пьера Федида

Пьер Федида (1934–2002) — одна из ключевых фигур французской психоаналитической и университетской мысли второй половины XX века.

Его значение многогранно:

1. Институциональный новатор

Он сыграл решающую роль в легитимации психоанализа и клинической психопатологии в университетской среде (Париж-7), создав уникальное междисциплинарное пространство, где психоанализ встречался с философией, феноменологией, литературой, искусством и биологией.

2. Мыслитель-антисистемщик

Отказываясь от догматизма любой школы (включая IPA и лаканизм), он развивал оригинальную теоретическую позицию, основанную на диалоге и критике. Он был одновременно членом Ассоциации психоаналитиков Франции (APF) и открытым к лакановской мысли.

3. Клиницист широкого профиля

Его клинический опыт охватывал психозы, меланхолию, депрессию, телесные расстройства, и он настаивал на необходимости глубокого, не редукционистского подхода к страданию.

4. Педагог и вдохновитель

Он воспитал целое поколение психоаналитиков, психологов и исследователей, отличаясь интеллектуальной щедростью, открытостью и верой в передачу.

5. Критик «психократического общества»

Он предвидел опасность превращения психоанализа в инструмент социального управления и выступал за его субверсивную, «скандальную» природу.

Основные идеи Пьера Федида

1. Отсутствие как основа психического

Отсутствие — не просто утрата, а активная категория, порождающая мысль, желание и форму. Оно противостоит тоталитарной логике «присутствия» и нормы. «Отсутствие придаёт содержание объекту и наделяет отстранённость мышлением».

2. Анасемия (утрата смысла)

Заимствованное у Н. Абрахама понятие, обозначающее эрозию смысла, необходимую для возвращения к его источнику. Письмо и анализ — это работа в интервале между смыслом и бессмыслицей.

3. Произведение погребения (l’œuvre de sépulture)

Активный психический акт, создающий память и форму для утраченного. Это — основа субъективации утраты, противоположность травме.

4. Тело как археологическое поле

«Психоанализ — это археология тела». Тело не биологическая данность, а носитель следов, надписей, реликвий. Оно — место встречи соматического и психического.

5. Критика насилия понятия

Научные и клинические категории («психоз», «депрессия», «норма») несут в себе «нейтральное насилие», которое объективирует и лишает субъекта. Психоанализ должен противостоять этому.

6. Психоанализ вне времени

Аналитик не адаптируется к социальным требованиям. Его позиция — «вне времени» (по Фрейду), что делает психоанализ «скандальным и субверсивным».

7. Университет как пространство диалога

Психоанализ в университете — не обучение практике, а критическое чтение текстов, междисциплинарный обмен и защита психопатологии как поля встречи разных подходов.

8. Метафоры мышления:

• Дерево и столярное дело — аналитик как мастер, работающий с материалом бессознательного.

• Жалюзи — метафора аналитического пространства: видеть, не будучи увиденным; пропускать свет, но не прозрачность.

• Реликвия — остаток, который сохраняет связь с утраченным, не растворяясь в символическом.

Заключение

Пьер Федида — мыслитель границ: между телом и словом, присутствием и отсутствием, институцией и свободой, наукой и поэзией.

Его наследие — призыв сохранять психоанализ как форму мышления, способную сопротивляться редукции, нормативности и административной гомологизации.

Его голос, как отмечают все, кто его знал, остаётся «вне времени» — и потому особенно актуален сегодня.

Об авторе

Елена Нечаева родилась, живет и работает в Екатеринбурге. Автор книг по психологии и психоанализу, автор картин в жанре уральского андерграунда и музыкальных клипов. Ведет психолого-психоаналитическую практику с 2007-го года — в Екатеринбурге и онлайн.

ВСЕ КНИГИ ЕЛЕНЫ НЕЧАЕВОЙ МОЖНО ПРИОБРЕСТИ НА САЙТЕ ИЗДАТЕЛЬСТВА RIDERO.RU

ЗАПИСЬ НА ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ КОНСУЛЬТАЦИИ (ЛЮБОЙ ГОРОД, 18+) НА САЙТЕ NEACOACH.RU

Уважаемые коллеги, вы можете приобрести файл PDF (то же самое, что здесь, только в PDF). О файле: 14 кегль, 20 стр., 500 руб. Чтобы файл стал вашим, просто напишите мне по удобному вам контакту 

ЗАПИСАТЬСЯ НА ИНТЕРВИЗИЮ