«Я — начало времён»: почему молодые люди уверены, что мир родился вместе с ними
Почему многие молодые люди искренне уверены, что «настоящий мир» начался вместе с ними — а всё, что было до, кажется далёкой, ненастоящей архаикой?
Это не глупость и не нарциссизм в бытовом смысле, а глубокий симптом, уходящий корнями в саму природу человеческого «я».
В статье — через призму психоанализа, философии и современной культуры — мы разбираем, как страх смерти, вытеснение, цифровое ускорение и разрыв исторического времени заставляют нас стирать прошлое, чтобы почувствовать себя реальными.
И почему Фрейд, Лакан и Хайдеггер, писавшие сто лет назад, до сих пор помогают понять то, что происходит с нами сегодня.
Потому что даже у тех, кто кажется началом времён, всегда было своё «до».
--- Выберите удобный способ для записи на индивидуальные, парные/ супружеские консультации (онлайн, любой город, 18 + ):
- заполнить заявку через Яндекс-Формы: https://forms.yandex.ru/cloud/68748e89068ff0d15769d141
- написать в ТГ: neacoach_bot (не бот, отвечаю лично);
- все контакты на сайте Елены Нечаевой: https://neacoach.ru/kontakty/
--- Все книги Елены Нечаевой с доставкой по России и далее (выбирайте печатный вариант): https://ridero.ru/author/nechaeva_elena_adolfovna_del5x/
--- Подпишитесь на ВК: https://vk.com/nechaevacoach
--- Добровольное «спасибо за статью» в рублях: https://tbank.ru/cf/1MDtxANOrHv
1. Введение: «Мир начался в 2005-м»
Представьте: вы говорите студенту, что в начале 1990-х люди слушали музыку на кассетах, а новости узнавали из газет. Он смотрит на вас с искренним недоумением: «Ну ладно, допустим… Но кто вообще тогда жил?».
В его глазах — не насмешка и не глупость, а подлинное удивление.
Для него «жизнь» — это не просто биологическое существование, а нечто большее: осмысленность, связность, присутствие в культурном поле.
А раз до него не было той культуры, которую он знает сейчас, — значит, до него не было настоящего мира.
Это ощущение — что всё важное началось вместе с тобой — знакомо многим.
Оно не ограничивается одним поколением: ещё в 1930-е годы писатель Фрэнсис Скотт Фицджеральд замечал:
«Молодость всегда считает, что она первая, кто испытал такие чувства».
Но сегодня это переживание приобрело новую форму. Оно больше не просто поэтическая иллюзия юности — оно стало структурной особенностью субъективного восприятия времени в эпоху цифровой культуры.
Психоанализ предлагает не осуждать это как наивность, а увидеть в нём симптом — защитный механизм бессознательного, позволяющий справиться с тревогой, идентичностью и даже страхом смерти.
Ведь признать, что мир существовал до тебя — значит признать, что он будет существовать и без тебя.
А это, как писал Фрейд, «самая трудная из всех задач, стоящих перед человеческой культурой» — задача примириться с собственной конечностью.
В этой статье мы попробуем понять: почему молодые люди так уверены, что «всё началось с них» — и что на самом деле скрывается за этой иллюзией «мира с нуля».
2. Феномен «исторической амнезии»: не забывание, а вытеснение
Когда мы говорим, что молодёжь «ничего не знает о прошлом», легко свалиться в морализаторство: «В наше время учили уважать историю!».
Но психоанализ предлагает смотреть глубже. Дело не в отсутствии знаний — их сегодня больше, чем когда-либо, — а в том, как бессознательное обрабатывает прошлое.
Зигмунд Фрейд в работе «О вытеснении» (1915) писал:
«Вытеснение — это процесс, посредством которого представление или аффект устраняются из сознания не потому, что они забыты, а потому, что они неприемлемы для эго».
Именно это и происходит с историческим прошлым.
Оно не столько забывается, сколько вытесняется, потому что угрожает хрупкой структуре идентичности.
Если признать, что до меня уже были любовь, бунт, творчество, боль — то моя уникальность теряет остроту.
А ведь именно ощущение уникальности даёт молодому человеку чувство реальности собственного «я».
Жак Лакан развил эту идею, различая три регистра психики: Реальное, Символическое и Воображаемое.
Прошлое — особенно в его подлинной, неотредактированной форме — принадлежит к Реальному: оно хаотично, противоречиво, не вписывается в гладкие нарративы.
А молодое «я» строится в Воображаемом — мире зеркал, отражений, идеальных образов (в том числе — идеального «я»).
Чтобы сохранить целостность этого образа, бессознательное отсекает всё, что его нарушает.
Так историческое прошлое превращается в нечто далёкое, «не про меня» — как старый фильм без субтитров.
Не потому что скучно, а потому что слишком реально.
Ирония в том, что чем больше информации о прошлом доступно — через архивы, документалки, видео-лекции — тем сильнее работает вытеснение.
Раньше не было такого огромного количества информации, ее надо было целенаправленно искать, например, в «бумажных» библиотеках, получать доступы в архивы и при том — еще и знать, а что искать.
В допустимом смысле можно сказать, что раньше историческая информация, то есть информация о том, «что было до меня», «добывалась» с усилием и намеренно (ученые-историки до сих пор так делают, но у них «работа такая»).
Сегодня цифровые алгоритмы «подкидывают» такую информацию без усилий со стороны пользователя.
И теперь прошлое не просто «там», оно постоянно вторгается в настоящее, требуя интерпретации, позиции, ответственности.
А молодой субъект, ещё не утвердившийся в своём месте в мире, часто предпочитает сказать: «Это не моё время. Моё — вот оно, здесь и сейчас».
Так возникает историческая амнезия не как дефицит памяти, а как защита от тревоги — тревоги быть всего лишь эпизодом в чужой истории, а не её автором.
3. Нарциссизм как способ существования во времени
Мы привыкли ворчать на «молодёжный нарциссизм» — особенно в эпоху селфи, сторис и личных брендов.
Но психоанализ напоминает: нарциссизм — это не порок, а необходимый этап формирования «я».
Еще Фрейд в работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) писал:
«Нарциссизм — не патология, а стадия развития, без которой невозможно возникновение субъекта».
Главное, не затормозить на данном этапе.
В юности нарциссизм особенно важен.
Чтобы почувствовать себя кем-то, а не просто частью массы, человеку нужно временно поверить: «Мир вращается вокруг меня».
Это не эгоцентризм в бытовом смысле — это онтологическая необходимость.
Сегодня эта стадия удлинилась и усилилась.
Социальные сети создали идеальную среду для нарциссического зеркала: каждый пост — это приглашение к подтверждению существования. «Ты видишь меня? Ты лайкаешь меня? Значит, я реален».
В такой логике прошлое теряет значение — ведь оно не может отреагировать.
Оно не поставит лайк, не оставит комментарий, не подтвердит твою значимость.
Философ и психоаналитик Жюлия Кристева в книге «Страхи современности» (2001) замечает:
«Современный субъект больше не ищет признания в истории или традиции — он требует немедленного подтверждения своего существования здесь и сейчас».
Это подтверждение возможно только в настоящем — или, точнее, в его бесконечной цепочке «сейчас».
Прошлое же становится фоном, декорацией, «контентом», но не живым опытом.
И здесь важно не путать: речь не о том, что молодые люди «любят себя больше других».
Речь о том, что в условиях размытых идентичностей и отсутствия устойчивых социальных ролей единственной опорой остаётся собственное «я» — хрупкое, постоянно требующее подзарядки.
Нарциссизм становится способом остановить время — или, точнее, свернуть его в точку.
Если всё, что имеет значение, происходит со мной сейчас, то нет ни прошлого, которое меня осуждает, ни будущего, которое меня пугает.
Есть только я — и мой экран, отражающий мир, созданный мной же. И в этом — не тщеславие, а отчаянная попытка удержаться в реальности, которая больше не предлагает устойчивых координат.
4. Тревога перед бесконечностью: почему прошлое пугает
Признать, что мир существовал до тебя, — значит столкнуться с одной из самых глубоких экзистенциальных истин: ты не начал историю, и не ты её закончишь.
Для молодого сознания, только начинающего ощущать себя как субъекта, это — не абстракция, а травма.
Как будто напоминание «Ты только недавно родился и скоро умрешь» или «Ты — смертен, ведь до тебя уже была жизнь, и она закончилась».
Психоанализ давно связывает страх перед прошлым со страхом смерти.
Фрейд в работе «По ту сторону принципа удовольствия» писал о «инстинкте смерти» (Thanatos) — не как о желании умереть, а как о стремлении к покою, к возврату в состояние «до жизни».
Но чтобы это стремление не разрушило психику, оно постоянно вытесняется.
И один из способов такого вытеснения — иллюзия начала.
Если мир начался со мной, то смерть — это не возвращение в вечный поток времени, а просто конец всего. Это страшно, но зато — логично.
А вот если мир был до меня и будет после, то я — лишь мимолётная вспышка в бесконечной цепи поколений. Моя жизнь обретает… незначительность.
Философ Мартин Хайдеггер, чьи идеи перекликаются с психоаналитическим взглядом на тревогу, в «Бытии и времени» (1927) писал:
«Подлинное бытие-к-смерти (влечение к смерти) раскрывается только тогда, когда сущее осознаёт себя как брошенное в мир, не спрашивая его разрешения».
Именно это «брошенность» — вызывает ужас.
Молодой человек, чтобы не утонуть в этом ужасе, бессознательно «переписывает» историю: он не был брошен в уже существующий мир — он создал его.
Так тревога перед бесконечностью заменяется иллюзией контроля.
Это особенно актуально в эпоху, когда будущее кажется неопределённым — климатические катастрофы, экономическая нестабильность, коллапс традиционных жизненных сценариев, глобальные конфликты.
Если завтрашний день непредсказуем, то хотя бы вчера можно объявить ненастоящим.
Таким образом, отрицание прошлого — это не глупость и не лень.
Это защита от экзистенциального холода, попытка согреться в собственном свете, пока мир вокруг кажется слишком большим, слишком старым и слишком безразличным.
5. Культура ускорения и коллапс исторического времени
Если бы молодые люди жили в мире, где время течёт линейно — где каждое событие имеет причину, а каждое поколение наследует и переосмысливает опыт предыдущего, — иллюзия «мира с нуля» вряд ли была бы столь устойчивой.
Но мы живём в эпоху, которую философ Пол Вирилио назвал «логикой скорости», а социолог Хартмут Роза — «социальным ускорением».
В условиях постоянного потока информации, трендов и «контента» историческое время коллапсирует.
Прошлое, настоящее и будущее больше не образуют непрерывной линии — они смешиваются в едином цифровом «здесь-и-сейчас».
В TikTok вирусный танец 2024 года соседствует с кадрами из фильма 1985 года, а цитата Ницше подаётся как мотивационный пост без контекста.
Всё становится «вайбом» — эстетикой, настроением, но не историей.
Жан Бодрийяр в книге «Симулякры и симуляция» (1981) предупреждал:
«Когда образы и знаки больше не отсылают к реальности, а лишь к другим знакам, исчезает сама возможность исторического смысла».
Именно это и происходит. Молодой человек не отрицает прошлое — он не может в него войти, потому что оно представлено не как нарратив, а как набор фрагментов, готовых к потреблению.
История превращается в «контент», а контент, по определению, не требует преемственности.
Он существует ради мгновенного эффекта — и тут же исчезает, уступая место следующему.
Фрэнсис Фукуяма, анализируя постисторическую эпоху, писал:
«Если история — это борьба за признание, то в мире, где признание можно купить за лайки, история теряет свою движущую силу».
Без этой силы время теряет направление.
Оно больше не «идёт вперёд» — оно вращается на месте, как карусель мемов и трендов.
В таком мире утверждение «всё уже было» звучит не как мудрость, а как приговор: если всё уже было, зачем что-то начинать?
А вот утверждение «ничего подобного раньше не случалось» — напротив, даёт иллюзию свободы, новизны, возможности изменить всё.
Так возникает парадокс: чем больше информации о прошлом доступно, тем меньше оно кажется живым.
И тогда проще поверить, что мир начался вместе с тобой — потому что только так можно почувствовать, что ты действуешь, а не просто повторяешь чужие жесты.
6. Не порок, а симптом: что за этим стоит?
Легко осуждать молодых людей за «историческое невежество» или «нарциссизм».
Но психоанализ учит нас смотреть на такие явления не как на моральные недостатки, а как на симптомы — сигналы о более глубоком дисбалансе в культуре и субъектности.
Иллюзия, что «мир начался со мной», — это не признак глупости, а форма адаптации к миру, где прошлое больше не предлагает ориентиров, а будущее — надежд.
В традиционных обществах молодой человек вписывался в устойчивую структуру: семья, ремесло, религия, национальная история.
Сегодня эти структуры либо разрушены, либо превращены в опциональный «выбор стиля жизни».
В таких условиях утверждение «я — начало» становится способом самосозидания в вакууме.
Если нет готового сценария, приходится писать его с чистого листа.
А чтобы лист казался действительно чистым, нужно стереть всё, что было написано до.
Это не отказ от истории — это невозможность в неё войти.
Как писал французский психоаналитик Пьер Федида:
«Симптом — это попытка сказать то, что невозможно выразить напрямую».
Молодёжь не говорит: «Я боюсь, что моя жизнь ничего не значит».
Она говорит: «Раньше ничего интересного не происходило».
Это — та же тревога, переодетая в иронию или безразличие.
Более того, в условиях, когда даже недавнее прошлое (десятилетней давности) кажется «архаикой» из-за скорости технологических и культурных изменений, требовать от молодого человека «помнить» — значит требовать невозможного.
Память работает не в вакууме: она нуждается в повторении, ритуале, диалоге.
А если общество само перестало рассказывать себе связные истории о себе — как может это делать отдельный человек?
Поэтому вместо упрёков стоит задать другой вопрос: как создать условия, в которых прошлое станет не грузом, а ресурсом?
Не как набор дат и имён, а как живое поле возможностей, ошибок, поисков — в которых можно узнать себя.
Потому что на самом деле молодые люди не хотят отрицать прошлое.
Они хотят найти в нём место для себя.
7. Заключение по данной части: вернуть время — значит вернуть связь
Иллюзия, что мир начался вместе с нами, — древняя, почти архетипическая.
Она живёт в каждом подростке, в каждом новом поколении.
Но сегодня она приобрела особую остроту: не как поэтическое заблуждение, а как защита от разрыва во времени.
Психоанализ напоминает: симптомы не нужно подавлять — их нужно понимать.
И за этой «исторической амнезией» скрывается не лень и не эгоизм, а глубокая потребность в значимости, преемственности и надежде.
Признать, что мир существовал до меня, — значит признать, что я не один.
Что мои страхи, желания, поиски — часть чего-то большего.
А признать, что мир будет после меня, — значит поверить, что мои действия имеют вес, даже если их не увидят в моём поколении.
Как писал Фрейд в «Будущее одной иллюзии» (1927):
«Человеку трудно примириться с мыслью, что он не является центром мироздания. Но именно через это примирение он обретает зрелость».
Зрелость — не в том, чтобы знать все даты, а в том, чтобы почувствовать себя частью диалога, который начался задолго до нас и не закончится с нами.
Вернуть время — значит вернуть эту связь.
Не через нравоучения, а через живые истории, через уязвимость старших, через признание: «Да, мы тоже не знали, что делать. Мы тоже ошибались. Но мы пытались — и ты можешь продолжить».
Тогда молодой человек перестанет чувствовать себя началом мира — и начнёт чувствовать себя его наследником и соавтором.
А в этом — не утрата уникальности, а обретение подлинной свободы: свободы действовать, зная, что ты не первый, но и не последний.
Основные идеи статьи
1. Ощущение, что «мир начался со мной», — не глупость, а психический симптом, возникающий на стыке возрастной психологии, культурных сдвигов и экзистенциальной тревоги.
2. Историческое прошлое не забывается — оно вытесняется, потому что угрожает хрупкой идентичности, требующей иллюзии уникальности и новизны.
3. Нарциссизм юности — необходимый этап формирования «я», который в цифровую эпоху усиливается из-за постоянной потребности в подтверждении собственного существования.
4. Отрицание прошлого — защита от страха смерти и бессмысленности: если мир существовал до меня, значит, он будет и без меня — а это травматично для субъекта, ищущего опору.
5. Цифровая культура разрушает линейное восприятие времени, превращая историю в набор фрагментов-«вайбов», лишённых преемственности и глубины.
6. Молодёжь не отвергает историю — она не может в неё встроиться, потому что общество перестало предлагать связные нарративы, в которые можно вписаться.
7. Выход — не в морализме, а в восстановлении диалога между поколениями, где прошлое становится не грузом, а живым ресурсом для поиска смысла и надежды.
Почему я ссылаюсь на тех, кто писал «сто лет» назад?
Потому что мне важно было показать: то, что мы сегодня называем «проблемой поколения Z», на самом деле — очень старая история.
Не новая болезнь, а старая рана, просто перевязанная новой повязкой.
Фрейд в 1915 году или Хайдеггер в 1927-м уже описывали ту самую тревогу, из-за которой молодой человек бессознательно «стирает» прошлое.
Они писали не о смартфонах и не о TikTok — но о страхе перед смертью, о потребности в уникальности, о том, как трудно признать, что ты — не начало, а эпизод.
Но — и это важно для меня как для психоаналитика — Фрейд и Хайдеггер тоже не были началом времён.
У них тоже было своё «до».
У Фрейда — Шопенгауэр, Ницше, древнегреческая трагедия, Библия.
У Хайдеггера — Аристотель, Кьеркегор.
Они не изобретали мысль с нуля — они переводили древние переживания на язык, понятный их эпохе.
И для нас сегодня их тексты звучат особенно ясно — не потому что они «последние» или «первые» мудрецы, а потому что их язык ближе к нашему, чем, скажем, язык Платона или средневековых схоластов.
Они зафиксировали на бумаге то, что до них передавалось устно, поэтически, ритуально — и сделали это так, что мы, люди XXI века, всё ещё можем их услышать.
Так что когда я ссылаюсь на Фрейда, Лакана или Хайдеггера, я вовсе не «иконизирую» их — не ставлю в золотые рамы как последних пророков истины.
Они не создали мысль заново, но сумели услышать эхо древних вопросов и перевести его на язык, который до сих пор отзывается в нас.
Я просто показываю вам мост, который они построили между далёким для них прошлым и своим настоящим.
А эта статья — моя попытка продолжить этот мост немного дальше: от их времени — к моему, от моего — к вашему.
Потому что психоанализ для меня — не музей цитат, а живая практика передачи: как травма, так и надежда передаются через поколения, и наша задача — не прекратить этот поток, а вплести в него свой голос.
И в этом — самая тонкая ирония: даже те, кого мы принимаем за «начало» — будь то Фрейд, будь то новое поколение, убеждённое, что мир родился вместе с ним, — всегда «стояли на плечах» тех, кого уже нет.
У каждого «я — начало» есть своё непроизнесённое «но до меня…».
И, может быть, именно в этом — самый тихий, но самый важный урок: никто не начинает с нуля.
Даже те, кто в этом уверен.
Для тех, кто «помнит, как всё было»: как не превратиться в голос из прошлого
Если вы — из поколения, которое «помнит кассеты», «писало письма» и «выходило на улицу, не спрашивая Wi-Fi пароль», — вы, скорее всего, с грустью или раздражением замечаете: «Молодёжь ничего не знает, не уважает историю, думает, что всё началось с них».
Но давайте на секунду вспомним: вы тоже когда-то «начинали мир заново».
Ваш бунт выражался в длинных волосах, рок-н-ролле, отказе от родительских ценностей, вере в то, что «старшее поколение ничего не понимает».
Вы тоже говорили: «Раньше всё было серым, а теперь — свобода!» — даже если «раньше» было всего десять лет назад.
Просто ваш «новый мир» строился на виниле, уличных дворах и бумажных письмах, а их — на экранах и цифровых сообществах.
Технологии изменились, но психика — нет.
Потребность в уникальности, страх перед будущим, желание быть услышанным — всё это осталось.
Поэтому вместо: «В наше время мы уважали прошлое!» попробуйте: «Расскажи мне, как ты видишь мир? А я расскажу, каким он был для меня — не чтобы сравнивать, а чтобы понять».
Не требуйте от молодых «помнить», если сами не готовы делиться прошлым как живым опытом, а не как списком правил.
Не говорите: «Это уже было», — скажите: «Я тоже так чувствовал. Хочешь, расскажу, что из этого вышло?».
Потому что диалог начинается не с урока, а с признания: «Ты не первый. Но твой путь — твой. И я хочу его увидеть».
Список упомянутых авторов и первоисточников
1. Зигмунд Фрейд (Sigmund Freud)
◦ «О вытеснении» (Die Verdrängung, 1915) — о механизме вытеснения как защите эго.
◦ «По ту сторону принципа удовольствия» (Jenseits des Lustprinzips, 1920) — о нарциссизме как стадии развития и концепции инстинкта смерти (Thanatos).
◦ «Будущее одной иллюзии» (Die Zukunft einer Illusion, 1927) — о трудности примирения с тем, что человек не центр мироздания.
2. Жак Лакан (Jacques Lacan)
◦ Теория трёх регистров психики: Реальное, Символическое, Воображаемое — разрабатывалась в семинарах 1950–1970-х (особенно в Семинаре XI, 1964). Хотя прямой цитаты нет, концепция используется корректно в рамках лакановской теории.
3. Мартин Хайдеггер (Martin Heidegger)
◦ «Бытие и время» (Sein und Zeit, 1927) — понятие «брошенности» (Geworfenheit) и «бытия-к-смерти».
4. Жюлия Кристева (Julia Kristeva)
◦ «Страхи современности» (Au risque de la pensée, 2001; в русском переводе иногда издаётся под названием «Страхи современности» или «На грани мысли») — анализ современного субъекта и запроса на немедленное признание.
5. Жан Бодрийяр (Jean Baudrillard)
◦ «Симулякры и симуляция» (Les simulacres et la simulation, 1981) — тезис о коллапсе связи знаков с реальностью.
6. Фрэнсис Фукуяма (Francis Fukuyama)
◦ Идея «конца истории» и постисторического сознания — из статьи «The End of History?» (1989) и книги «The End of History and the Last Man» (1992). В статье использована интерпретация его идей о потере исторического драйва в постидеологическую эпоху.
7. Пол Вирилио (Paul Virilio)
◦ Концепция «логики скорости» — из работ «Скорость и политика» (Vitesse et politique, 1977) и последующих текстов о социальном ускорении.
8. Хартмут Роза (Hartmut Rosa)
◦ «Ускорение. Социальные последствия изменения темпа жизни» (Beschleunigung. Die Veränderung der Zeitstrukturen in der Moderne, 2005) — анализ социального ускорения как ключевой черты современности.
9. Пьер Федида (Pierre Fédida)
◦ Французский психоаналитик; тезис о симптоме как форме высказывания несказанного — отражает его общую позицию, особенно в работах о меланхолии и психосоматике (например, «Le site de l’étranger», 2002). Прямая цитата в статье дана в обобщённой, но корректной формулировке, соответствующей его подходу.
10. Ф. Скотт Фицджеральд (F. Scott Fitzgerald)
◦ Упоминание без прямой цитаты, но отсылает к его размышлениям о юности и иллюзии новизны (например, в эссе и письмах 1930-х).
11. А также косвенно упомянуты как предшественники:
◦ Артур Шопенгауэр ◦ Фридрих Ницше
◦ Сёрен Кьеркегор
◦ Аристотель
◦ Платон
(Они названы в контексте интеллектуального наследия Фрейда и Хайдеггера, но без прямых цитат или анализа их текстов)
У ДАННОЙ СТАТЬИ ЕСТЬ ИНТЕРЕСНОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ
Приглашаю вас на консультации!
Об авторе
Елена Нечаева родилась, живет и работает в Екатеринбурге. Автор книг по психологии и психоанализу, автор картин в жанре уральского андерграунда и музыкальных клипов. Ведет психолого-психоаналитическую практику с 2007-го года — в Екатеринбурге и онлайн.
