Вот так тоже бывает - напишешь книгу, а потом оказывается, что она - к юбилею Карлоса Кастанеды (25-го декабря - 100 лет)...
Эмоциональное отчуждение через отрицание травмы
Неоднократно сталкиваюсь с одной и той же ситуацией...
Многие взрослые люди приходят в анализ с желанием разобраться в своих отношениях с родителями.
Они рассказывают о странных, непредсказуемых или даже болезненных поступках мамы или папы, которые происходили еще в детстве.
И хотя прошло много лет, эти воспоминания остаются живыми, словно всё случилось вчера.
Иногда это был один конкретный момент — резкое слово, предательство, равнодушие в тот самый час, когда поддержка была особенно нужна.
Иногда — целая череда событий, которые в совокупности оставили глубокую эмоциональную рану.
Эта травма, часто невидимая другим, становится частью внутреннего мира человека: она влияет на его самооценку, выбор партнёров, отношение к себе и миру, а иногда — даже на физическое здоровье.
Мне хорошо знаком этот путь: клиент годами собирается с силами, чтобы наконец задать родителю вопрос, который давит изнутри.
Вопросы, которые могут звучать так: «Почему ты меня бросил? Почему не защитил? Почему говорил(а), что любишь, а потом исчез(ла)? Почему смеялся(ась) над моими страхами? Почему никогда не видел(а), как мне было больно?».
Эти вопросы выражают потребность быть услышанным, увиденным, признанным.
Они — попытка найти смысл, найти ответы, увидеть родительское понимание и раскаяние.
Но чаще всего, когда человек решается заговорить с родителем напрямую, он получает не ответ, а отторжение.
Родители либо не помнят того, что, по мнению ребенка, невозможно забыть.
Либо делают вид, что не помнят.
Либо обесценивают произошедшее: «Да ладно, ничего такого не было! Я просто хотел/а как лучше!», «Тебе показалось!», «Ну ты опять всё придумываешь!».
А порой встречают слова сына или дочери с гневом: «Вечно ты меня винишь! Я для тебя столько сделала(а), а ты...».
И тогда происходит повторное ранение.
Человек снова чувствует себя одиноким со своей болью.
Своей правдой.
И снова начинает сомневаться: «А действительно ли это было так плохо? Может, я преувеличиваю? Может, я сам(а) во всём виноват(а)?».
Этот парадокс — между глубиной переживания клиента и полным отсутствием адекватной реакции со стороны родителей — я вижу снова и снова.
Он говорит нам о многом: о том, как сложно говорить о боли, как страшно признавать свои ошибки, и как легко, не замечая того, причинять боль другим.
Это один из самых сложных моментов в анализе — когда клиента «предают дважды».
Первый раз в детстве.
Второй раз — сейчас.
Игнорировали в детстве и продолжают поступать также.
Я бы назвала этот феномен «патологическим отрицанием родительской травмы» или, чуть более мягко и психологически точно — «родительским амнезией в контексте эмоциональной защиты».
Но если говорить о термине, который охватывает не только поведение родителей, но и его последствия для ребенка, то я бы использовала выражение «Эмоциональное отчуждение через отрицание травмы».
Иногда, к сожалению, случается то, что особенно болезненно и разрушительно: родители, которые чувствуют уязвимость своего взрослого ребенка, начинают использовать его боль как инструмент.
Они словно находят эту тонкую струну внутри него — ту самую, которая звенит от старой травмы — и начинают на нее нажимать, снова и снова.
При этом они могут делать это сознательно или бессознательно, но результат один: человек, который уже давно вырос, оказывается в том же состоянии беспомощности, что и в детстве.
Когда он делится с родителями о том, что когда-то было для него болезненным, вместо сочувствия или хотя бы понимания он получает издёвку, обесценивание, насмешку или прямое обвинение: «Ты всё придумываешь», «Я просто хотел тебе добра», «Ты всегда был(а) слишком чувствительным(ой)».
Иногда они нарочно напоминают ему об этом событии, будто проверяя, до сих пор ли оно живо в его сердце, будто хотят показать: «Мы знаем, где тебе больно, и мы можем сделать тебе ещё больнее».
Это может быть едва заметное замечание, колкий намёк, полуслово — но именно те слова, которые способны за мгновение вернуть человека в то прошлое, где он был маленьким, слабым, никому не нужным.
Все книги Елены Нечаевой можно приобрести на сайте издательства (доставка по России и далее).
Особенно страшно, когда взрослый ребенок, столкнувшись с такой реакцией, начинает сомневаться в себе.
Он слышит: «Это ты во всём виноват», «Ты сам просил(а) об этом», «У всех было трудное детство, а ты из всего делаешь трагедию» — и постепенно внутрь себя впускает эти слова, как правду.
Он начинает верить, что его боль преувеличена, что он сам создал эту травму, что он слишком слаб, слишком раним, слишком...
И тогда происходит самая глубокая форма предательства — "третье предательство" — предательство самого себя.
Человек сам начинает обесценивать свою боль, отказывается от собственной правды, потому что рядом с ним кто-то более авторитетный, кто-то, кого он когда-то считал защитником, говорит ему: «Такого не было. Ты ошибаешься. Это всё в твоей голове».
В этот момент становится ясно, что родители не просто не готовы услышать боль ребенка — они используют её против него, продолжают манипулировать им так, как делали много лет назад, только теперь уже с полной осознанностью.
Они знают, где находится его слабое место, и именно туда бьют, чтобы подавить, чтобы сохранить контроль, чтобы он не ушёл совсем.
И чем больше взрослый ребенок пытается объяснить им свою боль, тем сильнее они давят на неё, потому что им важно сохранить иллюзию своей безгрешности, своего превосходства, своей правоты.
Но настоящий выход из этого лабиринта — в том, чтобы перестать ждать, что родители признают его боль.
Чтобы понять: их слова — не правда, а защита.
Их реакция — не оценка тебя, а попытка спрятаться от собственной вины.
И если ты продолжаешь давать им возможность говорить тебе, что ты неверно помнишь, что ты слишком эмоционален, что ты выдумал(а) себе страдание, ты позволяешь им определять твой уровень ценности, твою реальность, твоё право на боль.
А ты имеешь право на эту боль.
Она была.
Она есть.
И она имеет значение.
Даже если они этого не видят.
Особенно если они этого не видят.
«Эмоциональное отчуждение через отрицание травмы», как термин
«Эмоциональное отчуждение» – потому что реакция родителя (отказ помнить, обесценивание, агрессия) создает не просто разрыв, а глубокое внутреннее чувство изоляции у ребенка: «Меня никто не видит. Моя боль невидима. Я один во всем этом».
«Через отрицание травмы» – потому что родитель не просто не помнит, он часто не хочет помнить, потому что это потребовало бы пересмотра всего образа себя как родителя.
Это не просто забывание, это защитная амнезия, когда подсознание блокирует воспоминания, чтобы не столкнуться с чувством вины, страха быть плохим родителем, или даже повторно пережить собственную травму.
Как еще можно назвать такой феномен?
«Семейная диссоциация» – метафора, заимствованная из клинической психологии: семья как целое вытесняет травматический опыт, чтобы сохранить иллюзию целостности.
«Родительская когнитивная слепота» – термин, описывающий неспособность родителя осознать свои поступки и их влияние на ребенка.
«Травматическое одиночество» – акцент на том, что ребенок не только пережил травму, но и остаётся с ней один, без поддержки и понимания.
Почему важно давать такое название?
Потому что вербализация феномена помогает клиенту понять, что он не сошёл с ума, что его опыт имеет имя, историю и объяснение.
Он не одинок в этом чувстве.
Это не его выдумка.
Это часть системы паттернов, которые передаются из поколения в поколение.
Когда человек начинает видеть, что его родители действовали не из злого умысла, а из своей собственной боли и защиты, это не оправдывает их поведение, но освобождает его от необходимости ждать признания, которого может не быть и, скорее всего, не будет.
Парадокс травмы: почему родители не помнят?
1. Защитные механизмы родителей.
Когда взрослый ребенок пытается заговорить с родителем о пережитой травме, он сталкивается с отказом признать произошедшее.
Это не обязательно говорит о жестокости или лжи (а иногда говорит именно об этом) — это проявление психологических защит, которые помогают человеку сохранять целостное представление о себе.
Родители могут:
- Подавлять воспоминания — если их собственная жизнь была травматичной, они могли "забыть" свои поступки как часть защиты от вины.
- Обесценивать — чтобы не чувствовать себя плохими родителями.
- Проецировать — обвиняют ребенка в преувеличении, чтобы снять с себя ответственность.
- Диссоциировать — особенно если сами были жертвами в детстве, они могут просто не осознавать, что причинили боль.
Это не делает их менее виновными в глазах ребенка, но объясняет, почему они так реагируют.
2. Травма ребенка и травма родителя.
Одна из ключевых истин психоанализа: травма передается через поколения.
Многие родители, которые причинили боль своим детям, сами были травмированы в детстве.
Они не знали, как быть хорошими родителями, потому что никто не показал им этого.
Иногда, когда ребенок поднимает вопрос о травме, он на самом деле касается не только своей боли, но и боли родителя.
И вот тут происходит блок: родитель не готов вернуться в эти места внутри себя, потому что там слишком много боли, стыда, страха.
Поэтому даже если он физически присутствовал в жизни ребенка, психологически он был занят борьбой с собственной внутренней тьмой.
3. Разница в восприятии времени.
Еще один важный аспект — это различие во временных осях.
Для ребенка определённый инцидент (например, унижение, предательство, отвержение) может стать поворотным моментом, который формирует его самооценку, доверие к миру и способность любить.
Но для родителя этот эпизод мог быть лишь одним из множества стрессовых или обычных дней.
То, что взрослым кажется маленьким или незначимым, может быть для ребенка гигантским событием.
Но даже если бы родитель помнил — он всё равно может не понимать, насколько это было важно для ребенка.
Потому что в тот момент он был занесён своими собственными проблемами, тревогами, зависимостями, усталостью, разводом, финансами, депрессией...
4. Страх потерять идентичность.
Когда взрослый ребенок говорит: «Почему ты меня бросил?», «Почему ты меня ударил?», «Почему ты никогда меня не защищал?» — он задаёт вопросы, которые могут разрушить образ, который родитель создал о себе.
Многие родители живут иллюзией, что они хорошие, заботливые, любящие.
Когда ребенок ставит под сомнение эту иллюзию, родитель начинает защищаться, потому что ему страшно признать, что он причинил боль любимому человеку, своему ребенку.
Признание ошибок требует огромной зрелости, внутренней силы и способности пережить чувство вины.
А этих ресурсов у многих людей попросту нет.
Все книги Елены Нечаевой можно приобрести на сайте издательства (доставка по России и далее).
Что происходит с ребенком?
Когда взрослый ребенок сталкивается с таким отрицанием, он переживает повторную травму — ту самую, которая была в детстве: его чувства снова не слышны, не видимы, не значимы.
Это усиливает старую травму и порождает новую боль.
Часто люди надеются, что если они смогут рассказать, объяснить, выговориться — родитель изменится, признается, извинится... и тогда можно будет исцелиться.
Но очень часто вместо этого следует подтверждение того, что родитель не может или не хочет услышать.
И тогда клиент спрашивает: «Значит, всё бесполезно? Мои родители никогда не изменятся?».
Это очень болезненный момент терапии, но именно он становится точкой роста.
Что мы делаем в анализе?
В таких случаях работа направлена на несколько уровней:
1. Валидация чувств клиента.
Первое, что мы делаем — подтверждаем, что его чувства имеют право на существование.
Даже если родитель ничего не помнит, это не делает травму клиента менее реальной.
Его боль — реальна.
Его переживания — достоверны.
Его память — имеет значение.
2. Проработка горя и принятия.
Большинству клиентов нужно пройти через горевание: о том, что мама не стала той мамой, которую он хотел; что отец не дал безопасности, которую он заслуживал.
Это процесс принятия того, что родитель не может дать того, чего у него самого не было.
3. Освобождение от необходимости "спасти" родителя.
Многие клиенты, особенно с высоким уровнем эмпатии, пытаются вызвать раскаяние у родителя, чтобы "исправить" ситуацию.
Но это почти всегда заканчивается разочарованием.
Вместо этого мы учимся отпускать эту потребность и переходить к здоровым границам, иногда даже к ограничению контакта.
4. Внутренняя работа с травмированным внутренним ребенком.
Огромная часть терапии — это работа с тем ребенком, который пережил травму.
Мы учимся быть ему матерью и отцом уже сейчас — с любовью, пониманием, защитой.
Об ожиданиях раскаяния
Иногда, на определенном этапе терапии, человек приходит к мысли, что его исцеление станет возможным только тогда, когда родитель — мать или отец — наконец осознает, какую боль он причинил, по-настоящему раскается и попросит прощения.
Или даже больше: клиент может начать говорить, что хочет, чтобы родитель почувствовал ту же боль, которую испытывал он сам в детстве.
«Пусть он(а) узнает, что такое одиночество», «Пусть он(а) поймет, что значит быть никому не нужным».
Это желание кажется логичным, почти естественным: если я страдал, то пусть и он(а) хотя бы раз переживет это изнутри.
Но со временем, в процессе работы, становится понятно, что надеяться на это — всё равно что ждать восхода солнца в полночь.
Это возможно только в теории или в кино, но не в реальности.
Потому что большинство родителей, особенно тех, кто вырос в условиях эмоциональной холодности, насилия или подавления чувств, просто не обладают внутренними ресурсами, чтобы увидеть свою вину, принять её и выразить раскаяние.
Они сами были детьми, которых никто не услышал, не защитил, не простил.
Они не знают, что такое настоящее сожаление, потому что их никогда не учили этому.
Они не умеют видеть чужую боль, потому что всю жизнь старались не видеть своей собственной.
Когда человек продолжает ждать этого раскаяния, он бессознательно передаёт родителю власть над своим внутренним состоянием: «Если он(а) признает ошибки — я смогу простить себя. Если она(он) скажет "прости" — я стану целым(ой)».
Но это иллюзия.
Никто, даже родной человек, не может взять на себя ответственность за ваше внутреннее освобождение.
Да, хотелось бы, чтобы мама или папа сказали: «Я был(а) неправ(а), я причинил(а) тебе боль, прости меня».
Хотелось бы, чтобы они заплакали, почувствовали, как ты чувствовал.
Но если ты делаешь это условием своего исцеления, ты снова становишься зависимым от них — так же, как был маленьким.
Ты снова даёшь им право решать, можешь ли ты быть в порядке или нет.
А истинное исцеление начинается тогда, когда ты понимаешь: ты не обязан ждать признания, которого может не быть.
Ты имеешь право закрыть эту рану самостоятельно, без согласия родителя, без его участия.
Не потому, что он прав, а потому, что ты заслуживаешь покоя здесь и сейчас.
Ты имеешь право сказать себе: «Моя боль была реальной. Я имею право быть услышанным, даже если меня не услышали тогда. Я могу стать себе тем самым взрослым, который бы меня защитил, обнял, сказал: "Ты не одинок(а)"».
Именно тогда, когда ты перестаешь ждать реакции родителя, ты действительно начинаешь жить своей жизнью — свободной, настоящей, твоей собственной.
Все книги Елены Нечаевой можно приобрести на сайте издательства (доставка по России и далее).
Выводы
Иногда, когда человек говорит: «Я хочу, чтобы они почувствовали то же самое», — за этими словами стоит не просто месть или обида.
За этим стоит глубокая, почти животная потребность в справедливости.
Он чувствует, что его боль осталась невидимой, неоценённой, он один страдал, пока другие жили дальше, будто у них не было никаких последствий за то, что они сделали.
И тогда возникает мысль: если бы они испытали это сами, хотя бы на мгновение поняли, каково это — быть брошенным, униженным, отвергнутым, — тогда, может быть, они наконец увидели бы его, услышали, признали его правду.
«Им слишком хорошо. Они живут себе, радуются чему-то, смеются, а я всё это время страдаю»
Это чувство несправедливости разрывает изнутри.
Ему кажется, что пока родители спокойны и довольны, его боль остаётся несправедливой, неоправданной, как будто он один должен был платить цену за то, что случилось.
И тогда желание, чтобы они тоже испытали боль, становится способом восстановить внутренний баланс: «Пусть и они попробуют лимон. Пусть их лицо исказится так же, как исказилось моё».
Но со временем, в терапии, приходит понимание: это не вопрос справедливости. Это вопрос признания собственной боли и собственного права на неё.
Потому что даже если родители переживут тысячу раз больше, это не вернёт ему детство, не сотрёт слова, которые были сказаны, не заменит взгляд, которого он так ждал.
Даже если они завтра заплачут, закричат от боли, упадут на колени — это не даст ему того, чего ему не дали тогда.
Возможно, он хочет, чтобы они наконец почувствовали, что он был реальным, что его сердце билось, что его раны были настоящими.
Но проблема в том, что даже если они это почувствуют, они могут не понять, что это связано с ним.
Они могут подумать, что это — собственная боль ребенка, его собственная история, его собственный опыт, которые никак не связаны с ними, родителями.
И тогда он снова окажется там, где был: невидимый, недооценённый, неуслышанный.
И тогда приходит другое понимание: не нужно ждать, пока кто-то другой почувствует твою боль, чтобы ты сам(а) мог(ла) начать её видеть, принимать, беречь.
Ты можешь стать тем самым человеком, который скажет себе: «Ты действительно страдал(а). Ты имел(а) право на защиту. Ты заслуживал(а) любви, а не этого».
И только когда ты начинаешь говорить себе эти слова, ты перестаешь нуждаться в том, чтобы кто-то ещё это подтвердил.
Потому что ты уже внутри себя знаешь правду.
И эта правда — твоя.
Только твоя.
Эмоциональное отчуждение через отрицание травмы — глубоко человеческий конфликт между памятью сердца и забвением ума, между желанием быть услышанным и страхом быть обвиненным.
Родители, которые не помнят или не хотят помнить, не всегда злы или бездушны.
Часто они — жертвы своих собственных историй, просто не нашедшие сил и возможностей исцелиться.
А наша задача — помочь клиенту найти внутреннее освобождение, которое не зависит от реакции родителя.
Потому что истинное исцеление происходит внутри нас, а не в ответе другого человека.
P.S.: «Делайте с детьми всё, что хотите. Только помните — они вырастут и отомстят»
Иногда, когда кто-то из знакомых, почти в шутку, спрашивает меня: «Ты же психолог! Расскажи, как правильно воспитывать детей?» — я отвечаю полушутя: «Делайте с детьми всё, что хотите. Только помните — они вырастут и отомстят».
Ответ, казалось бы игривый, на самом деле близок к истине.
За внешней иронией скрывается глубокая психологическая правда: ничего из того, что происходит с ребёнком, не исчезает бесследно .
Это остаётся в его теле, в его сердце, в его памяти.
Остаётся даже тогда, когда родитель уже давно забыл об этом эпизоде.
Когда дети вырастают, их месть редко бывает прямой или осознанной.
Они не обязательно станут обвинять вас, кричать, разрывать отношения.
Но они будут жить со следами тех слов, взглядов, молчаний.
Будут бороться с внутренними страхами, которые выросли из вашего невнимания.
Страдать от одиночества, которое началось с вашего отсутствия.
Пытаться найти понимание, прощение, признание — но уже не у вас.
Моя фраза — это метафора, но и предостережение тоже.
Потому что детская травма никуда не исчезает.
Она становится частью взрослого человека: его выбора, его отношений, его болей.
И если родитель не осознаёт, что каждое его слово, каждый момент холодности или агрессии может стать открытой раной, то он рискует столкнуться с последствиями гораздо позже — в виде молчания, которое тянется годами, невозможности доверять, повторения тех же ошибок в новых поколениях.
Я напоминаю собеседнику: ты можешь считать, что сейчас просто воспитываешь ребёнка, но на самом деле ты закладываешь основу его внутреннего мира на всю жизнь.
То, что тебе кажется мелочью, для него может стать поворотной точкой.
То, что ты забудешь через час, он будет помнить всю жизнь.
Поэтому моя шутка — это не просто игра слов.
Это напоминание: не относитесь к детству ваших детей легкомысленно.
Потому что они действительно вырастут.
И да — могут не сказать вам прямо ни слова упрёка, но будут жить с тем, что вы им оставили.
А эта история уже не подлежит переписыванию.
Иногда такие короткие, почти юмористические фразы "пробивают" сильнее, чем длинные лекции о воспитании.
Потому что в них — правда, упакованная так, что её можно принять без сопротивления.
Если данная статья оказалась для вас интересной и полезной, приглашаю прочитать все статьи раздела "Родителям - о детях"
С уважением,
Елена Нечаева,
психолог-психоаналитик
