«Если вы не можете объяснить первокласснику, чем вы занимаетесь, — с вами что-то не так»
Подобное высказывание так или иначе иногда возникает в общественном поле. В моей памяти сохранилось так… В к.1970-х — н.1980-х годов была такая телевизионная передача - «Очевидное Невероятное», вел ее Сергей Петрович Капица, ученый*
*Он был не только телеведущим, но и выдающимся физиком, научным деятелем, популяризатором науки, членом-корреспондентом Академии наук СССР (позже — РАН). Программа выходила с 1973 года по 2012 год, и практически всё это время — под его руководством и с его участием.
Сергей Капица создал уникальный формат научно-популярного телешоу, в котором сложнейшие вопросы физики, космологии, биологии, философии науки и будущего человечества обсуждались с ведущими учёными, писателями и мыслителями — доступно, глубоко и с уважением к зрителю.
Его манера ведения — спокойная, интеллигентная, лишённая пафоса — стала эталоном научной популяризации.
Я смотрела каждую передачу под девизом «ничего не понятно, но очень интересно».
Однажды, кто-то из гостей Капицы, какой-то большой ученый, сказал примерно так:
«Если вы — учёный, работающий на переднем крае сложнейших дисциплин, будь то теоретическая физика, астрофизика или иная область, требующая предельной абстракции, — но не в состоянии передать суть своего занятия ребёнку семи лет, то это не проблема ребёнка и даже не проблема языка. Это признак того, что вы утратили связь с живым ядром своего знания — с тем, что когда-то заставило вас задать первый вопрос».
Цитата вымышленная, я сейчас адаптировала ее уже «взрослыми словами», сохраняя довольно любопытную и важную суть.
Это высказывание, приписываемое крупному ученому (часто цитируется в духе Ричарда Фейнмана или Эйнштейна), на первый взгляд звучит как призыв к ясности, простоте и доступности научного знания.
Однако с точки зрения психоанализа — особенно в лакановской традиции — оно открывает гораздо более глубокие пласты: речь идет не столько о дидактике, сколько о способности субъекта удерживать связь с реальным Другим, с символическим порядком и с собственной истиной.
1. Наука как защита от Реального
Психоанализ учит, что человеческое знание — особенно в его наиболее абстрактных и формализованных формах — часто служит не столько инструментом познания, сколько защитным механизмом против тревоги, порождаемой Реальным.
Реальное — это то, что сопротивляется символизации, то, что не укладывается в язык, логику, систему.
Теоретическая физика, квантовая механика, космология — все эти дисциплины работают на границе символического и реального: они пытаются дать форму тому, что по своей природе неформализуемо.
Однако здесь возникает опасность: ученый может уйти в фантазматическое укрытие — в сложную систему обозначений, где язык становится самодостаточным, а связь с живым опытом, с Другим, с «обычным» человеком (в данном случае — с первоклассником) теряется.
Это не просто «непонятность» — это симптом разрыва между субъектом и символическим полем, в котором он должен функционировать.
2. Первоклассник как метафора Другого
Почему именно первоклассник?
Потому что он олицетворяет наивного слушателя, того, кто еще не вписан в сложные дискурсы науки, но уже обладает способностью к удивлению, вопросу, желанию знать.
В лакановской терминологии — это реальный Другой, не загруженный идеологией дисциплинарных норм, не искаженный профессиональной жаргонизацией.
Если ученый не может обратиться к такому Другому, это означает, что его речь больше не функционирует как речь, адресованная кому-то.
Она становится аутоэротической: замкнутой на саму себя, на внутреннюю логику дисциплины, на признание со стороны узкого круга коллег.
Такая речь теряет свою функцию истины — ведь истина в психоанализе раскрывается не в монологе, а в диалоге, в акте признания со стороны Другого.
3. Неспособность объяснить — симптом отчуждения от собственного желания
Лакан говорил: «Желание — это желание Другого».
Ученый, который не может объяснить даже в самой простой форме, почему он занимается тем, чем занимается, возможно, утратил связь с собственным желанием.
Его деятельность превратилась в автоматизм, в повторение знаков без смысла, в служение институциональным требованиям (публикации, гранты, статус).
Это — форма отчуждения, при которой субъект больше не знает, зачем он говорит то, что говорит.
Способность объяснить первокласснику — это не упрощение, а возвращение к корню: к тому моменту, когда знание еще было связано с изумлением, с вопросом, с живым интересом к миру.
Это — признак того, что ученый еще владеет своим знанием, а не является его пленником.
4. Язык как мост, а не как барьер
В психоанализе язык — не просто средство передачи информации, а структура, в которой формируется само субъективное существование.
Если ученый строит вокруг своего знания непроницаемую лингвистическую броню, он не только отгораживается от общества, но и от самого себя.
Потому что именно в попытке перевести сложное на простой язык происходит рефлексия: субъект вынужден заново осмыслить, что он на самом деле понимает, а что просто повторяет.
Таким образом, требование «объяснить первокласснику» — это не призыв к популизму, а проверка на символическую зрелость: способен ли субъект удерживать связь между высокой абстракцией и живым опытом, между формулой и чувством, между знанием и желанием?
Что бы сказал Фрейд?
Если Лакан видит в неспособности объяснить своё знание симптом разрыва с символическим Другим, то Фрейд, вероятно, интерпретировал бы ту же ситуацию через призму защитных механизмов, сублимации и отношения между «Оно», «Я» и «Сверх-Я».
Для Фрейда наука — особенно наука высокой сложности — является одной из высших форм сублимации: перенаправления влечений (в первую очередь либидо и влечения к власти) в социально приемлемую, культурно ценную деятельность.
Учёный, погружённый в абстрактные формулы, на деле может быть движим тем же первичным любопытством, что и ребёнок, задающий бесконечные «почему?».
Это — здоровая, зрелая трансформация детского исследования мира.
Однако если учёный утрачивает способность «опуститься» до языка ребёнка, это может указывать на патологическую ригидность защит.
Его «Я», стремясь соответствовать требованиям «Сверх-Я» (академического престижа, интеллектуальной безупречности), выстраивает всё более сложные барьеры между бессознательным желанием знать и его выражением в доступной форме.
Язык науки превращается не в мост, а в барьер, за которым прячется тревога: тревога быть непонятым, тревога показаться наивным, тревога признать, что за всей сложностью стоит всё тот же детский вопрос — «Что там, за звёздами?».
Более того, Фрейд мог бы увидеть в этом феномене проявление интеллектуальной рационализации — одного из самых изощрённых защитных механизмов, при котором эмоциональное содержание вытесняется в пользу холодной логики.
Учёный, не способный объяснить своё занятие простыми словами, возможно, не столько «слишком умён», сколько боится соприкоснуться с аффектом, лежащим в основе его научного стремления: с восхищением, страхом, одиночеством перед бесконечностью — теми чувствами, которые первоклассник ещё не стыдится испытывать.
Таким образом, для Фрейда неспособность говорить с ребёнком — это не просто недостаток педагогического мастерства, а признак того, что процесс сублимации дал трещину: влечение больше не трансформируется, а подавляется.
А подавленное, как известно, всегда возвращается — в искажённой форме, в виде профессионального выгорания, цинизма или мании величия.
Именно поэтому Фрейд, возможно, сказал бы: «Тот, кто забыл язык детского удивления, уже не исследователь — он хранитель пустых формул».
Заключение
Высказывание учёного — «Если вы не можете объяснить первокласснику, чем занимаетесь, с вами что-то не так» — на первый взгляд звучит как требование ясности.
Но в свете психоанализа оно обретает гораздо более глубокий смысл: это этический и субъективный критерий подлинности знания.
С точки зрения Фрейда, неспособность говорить с ребёнком может сигнализировать о патологической ригидности защит, о разрыве в процессе сублимации, когда научная деятельность перестаёт быть трансформацией детского любопытства и превращается в броню против тревоги, аффекта и уязвимости.
Знание становится не живым исследованием, а ритуалом, защищающим от признания собственного незнания.
С точки зрения Лакана, та же неспособность указывает на отчуждение от Другого и от символического порядка: речь учёного замыкается в аутоэротической петле профессионального жаргона, теряя функцию истины.
Если знание не может быть адресовано — особенно тому, кто ещё не вписан в дисциплинарные коды, — оно перестаёт быть речью и становится пустым повторением знаков.
Таким образом, «первоклассник» — это не метафора упрощения, а тест на целостность субьекта.
Он воплощает и фрейдистское «детское начало» — источник влечения к познанию, — и лакановского «реального Другого», перед которым субъект должен предстать без масок компетентности.
Если учёный проходит этот тест — он остаётся в контакте и с собственным желанием, и с человеческим измерением науки.
Если не проходит — даже самая изящная теория оказывается не откровением, а симптомом.
Жду вас на консультации!
Об авторе
Елена Нечаева родилась, живет и работает в Екатеринбурге. Автор книг по психологии и психоанализу, автор картин в жанре уральского андерграунда и музыкальных клипов. Ведет психолого-психоаналитическую практику с 2007-го года — в Екатеринбурге и онлайн.
ВСЕ КНИГИ ЕЛЕНЫ НЕЧАЕВОЙ МОЖНО ПРИОБРЕСТИ НА САЙТЕ ИЗДАТЕЛЬСТВА RIDERO.RU
ЗАПИСЬ НА ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ КОНСУЛЬТАЦИИ (ЛЮБОЙ ГОРОД, 18+) НА САЙТЕ NEACOACH.RU
--- Выберите удобный способ для записи на индивидуальные, парные/ супружеские консультации (онлайн, любой город, 18 + ):
- заполнить заявку через Яндекс-Формы: https://forms.yandex.ru/cloud/68748e89068ff0d15769d141
- написать в ТГ: neacoach_bot (не бот, отвечаю лично);
- все контакты на сайте Елены Нечаевой: https://neacoach.ru/kontakty/
--- Все книги Елены Нечаевой с доставкой по России и далее (выбирайте печатный вариант): https://ridero.ru/author/nechaeva_elena_adolfovna_del5x/
--- Подпишитесь на ВК: https://vk.com/nechaevacoach -
-- Добровольное «спасибо за статью» в рублях: https://tbank.ru/cf/1MDtxANOrHv
