РУБРИКА «МЕМУАРЫ»: НВП, «АФГАН», «ПЕРЕСТРОЙКА»
По случаю всплыли школьные воспоминания об уроках НВП...
Сегодня поколение, взросшее на уроках ОБЖ, свои познания в области «безопасности жизнедеятельности» уже относит к разряду своих воспоминаний, для них уроки ОБЖ – это уже Прошлое.
А до прошлого нынешнего молодого поколения было прошлое нашего поколения.
До того, как уроки поменяли название на ОБЖ, они назывались НВП. Аббревиатура расшифровывается не иначе как «Начальная военная подготовка». В советские годы все и всегда, каждый миг своей жизни – готовились к войне с мировым капитализмом и империализмом. В активном ходу было выражение «военная напряженность», вот в ней, в этой напряженности жили советские люди и в том числе – дети.
Так или иначе было «военизировано» практически всё и вся. Каждый советский гражданин мог с «закрытыми глазами» найти ближайшее бомбоубежище и на уровне рефлекса ответить телом на сообщение «Взрыв – справа!». Имелся ввиду, конечно же, ядерный взрыв и, если он справа, то спастись от него следовало метким броском на землю: на живот, ногами к взрыву, лицо положить на согнутые в локтях руки (видите – помню!).
Враг должен был напасть на свободную страну, которая буквально завтра построит коммунизм, если не каждую минуту, то точно – со дня на день. Каждый советский гражданин мог безошибочно и правильно натянуть противогаз, мало того – знал свой размер противогаза. У противогазов была своя размерная сетка.
Младшие школьники проходили «боевое крещение» и вводились в милитаристскую тему через школьные игры под названием «Зарница». Как правило, игра «Зарница» проводилась зимой, так как летом школьники на каникулах, а теплой осенью или теплой весной игру было неинтересно проводить (слишком легко, а война – это не загородная прогулка).
Каждый советский школьник участвовал в «Зарнице» трижды, каждую зиму начальной средней школы, с 1-го по 3-й класс. Когда школьник приходил домой в сообщением «У нас завтра «Зарница»!», советские родители стонали, но молча.
Они, закатив глаза к потолку, выдавали ребенку белую простынь (всё тогда было «дефицитом», а постельное белье — тем более), которая должна была выполнять роль маскировочной накидки (ребенок, обмотанный в белую простынь из родительской постели был менее заметен неприятелю).
Затем надо было срочно найти кусочек любой материи красного или зеленого цвета. В ход шло всё подряд: и старые банты, и обрывки нательного белья, оставленного в качестве ветоши для помывки полов и посуды, и фрагмент рукава папиной рубашки, которая давно пришла в негодность...
В первом классе, я решила быть настоящим октябрёнком и взяла на «Зарницу»... оружие (ну, чтобы бить врага наверняка). Откуда в нашей интеллигентской семье взялся тот игрушечный пластмассовый пистолет – понятия не имею. Но он был.
И он был розового цвета (следствие парадоксальной советской плановой экономики). Как раз для девочек. Вот с ним я и пришла к школе, чтобы «бить врага» (не голыми же руками, в конце концов). И у меня было ожидание похвалы от учительницы. Но учительница решила по-своему и по-взрослому: «Убери пистолет. Это не для девочек...».
Этот эпизод – один из многих, хорошо характеризующих парадоксальную советскую действительность: внешне учителя вели себя максимально идеологически-выдержанно, даже через чур старались соответствовать «линии партии и правительства», а в мелочах нет-нет, да и просыпалось в них что-то похожее на обычную живую человечность.
...По идее школьников делили на две команды – на «красных» и «зеленых», но чаще сами школьники толком не понимали «за кого» они будут играть, поэтому «красных» всегда было больше (потому, что «красные» – это точно «свои», а кто такие «зеленые» – не понятно). В день «Зарницы» все младшие школьники своим ходом, то есть на трамвае, добирались до ближайшего лесопарка.
Трамваи переполнялись галдящей молодой порослью, обмотанной белыми простынями с родительских постелей, а фирменные советские шапки-ушанки «из кролика» украшали красные и зеленые кусочки материи, пришитые «кто во что горазд».
Главное – нашивки нужно было располагать именно на лобовой части, то есть на козырьке шапки-ушанки. Видимо, не только для того, чтобы «свой» опознал «своего», но и для того, чтобы гипотетическому вражескому снайперу было легче попасть в цель (юмор).
В теории какая-то из команд должна была первой «взять высоту». Для этого заранее в какое-то место лесопарка устанавливался красный пионерский флаг. Противоборствующие стороны должны были его «взять», по пути ожесточенно мешая друг другу. Но до борьбы дело не доходило вообще, так как «высоту брал» первый, кто до нее добирался естественным путем (попросту внезапно «натыкаясь» на флаг).
Детям на самом деле война не нужна. Дети, у которых отменили уроки ради «Зарницы» (что само по себе – неслыханный подарок), до «поросячьего визга» радовались нечаянной прогулке при температуре в -20 градусов, играли в снежки, боролись со снежными сугробами... Тут главное – не вставать. Иначе увидит неприятель. Тогда «прилетят неприятности» от учителя. Поэтому и в снежки играли лёжа, точнее — медленно ползя в сторону «высоты».
Отбоем к окончанию игры был крик кого-то из учителей: «Третий Бэ взял высоту!!». Это обозначало, что нужно направляться к выходу из лесопарка в легком отчаянии – надо было возвращаться в школу... И какого лешего этот «третий бэ» так быстро «взял высоту»?..
В школьной раздевалке начинала причитать гардеробщица, она же — уборщица, глядя на расплывающиеся моря таящего снега, который килограммами вываливался из детских валенок и комьями валился с белых простыней, варежек, шапок и клетчатых пальто будущих защитников Отечества.
После «Зарницы» нашивки с шапок срезались, а простыни после ручной маминой стирки, возвращались на родительские постели, до следующего года.
После 3-го класса откровенная «военизация» школьников слегка отходила на второй план и присутствовала в так называемых «политинформациях». Примерно раз в месяц школьник, в начале какого-либо урока, должен был сделать что-то вроде краткого обзора новостей из газеты «Правда». Разумеется об «очагах напряженности» в капиталистическом мире, с которыми мужественно борются ЦК КПСС (Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза) и весь советский народ.
Время от времени советские школьники спасали других детей – из стран «третьего мира», пострадавших от «империалистической агрессии». Спасение происходило в форме сбора канцелярских принадлежностей, теплых носков, книг и других мелочей, которые школьники тащили на себе в школу, где всё это упаковывалось в коробки (до сих пор слегка интересно – куда все таки уходила эта «гуманитарная помощь»?). Какой класс собирал больше в килограммах, тот и молодец.
{Кстати, современные родители, если вам кажется, что вы сегодня «много сдаёте» на школьные нужды, попробуйте представить – чего стоило советским родителям то спасение неизвестных детей, если такие сборы происходили по нескольку раз в год, на каждый из которых надо было тратить от 1-го до 3-х рублей при средней зарплате в 90-110 рублей в месяц...}
...Время шло и своим чередом приходила «старшая школа» – это период с 8-го по 10-й (тогда – выпускной) классы. И в расписании уроков появлялось то самое эНВэПэ. В моем случае это был самый конец 1980-х годов. А это значит, что преподавать НВП приходили не иначе, как «афганцы».
То есть те военнослужащие, которые участвовали в Афганской войне и, умудрившись там не погибнуть, по ранению или по выслуге лет, возвращались домой и устраивались работать в школы. Предполагаю, учитывая, что никто и ни в каком виде толком не занимался реальной реабилитацией «афганцев», для некоторых из них работа в школе с детьми стала своеобразной «психологической реабилитацией», в которую «афганцев» неосознанно «выносило».
Имени нашего учителя НВП называть не буду, но поверьте, я его запомнила на всю жизнь. Что-то я про него поняла уже сильно позже, а тогда он воспринимался, как «старик», «чудовище» и «тупой солдафон» – и не только мною. Отчасти он таким и был, отчасти такое восприятие – классика жанра в вечном конфликте «отцов и детей».
Это был пожилой (как тогда казалось) мужчина очень невысокого роста. Майор, род войск не помню. Он постоянно носил форменную одежду. Как потом стало ясно – другой у него просто не было. Картина мира майора была простой, «как три рубля». Он делил человечество на две части: на мальчиков/юношей/мужчин (воинов) и на недоразумение – девочек/барышень/женщин.
Пользы в женской части человечества майор не находил вообще никакой, и эту свою неприятность он активно отыгрывал на ученицах. Без лишних разговоров и даже без видимых поводов он выводил ученицам «Гуся». «Гусь» – это оценка «два» («неудовлетворительно»). А происходило это так...
По нескольку раз за урок, на котором традиционно галдели все вообще, он вдруг выкрикивал фамилию ученицы, добивался, чтобы та встала по стойке «смирно», густо краснел и орал: «Иванова!!! Гуся тебе!!!». После этого раздавался его, какой-то нечеловеческий смех, и он шел к классному журналу, чтобы зафиксировать «гуся» очередной Ивановой.
После этого в классе наставала мертвая тишина, секунд так на семь-восемь. За это время майор успевал пробежать между рядов парт, по пути он складывал правую руку в форме шеи «гуся» и скандировал: «Гуся! Гуся! Гуся!». Очередная Иванова выдавала свое присутствие нервным смешком, после чего тут же получала второго «гуся», и ритуал повторялся. Иногда можно было схлопотать до трех-четырех «гусей» за урок.
К мальчикам майор относился со всем «офицерским» рвением. Они чаще девочек надевали и снимали противогазы на скорость, разбирали и собирали автоматы Калашникова. Мальчикам майор ставил исключительно «отлично», пока девочки красили ногти, спрятавшись за спиной одноклассницы и переписывали друг у друга «домашку» по алгебре.
Когда майорское и без того расшатанное терпение давало окончательный сбой, он выстраивал весь класс в «линейку». Представьте эту картину...
Шеренгой стоит тридцать «лбов» в разгаре пубертатного периода. По росту уже вытянулись все, у барышень начали подрастать «половые признаки», все до единого – в подростковых прыщах, у некоторых мальчиков уже выросло нечто, отдаленно напоминающие усы.
Школьная форма юношей (то было начало периода школьной формы синего цвета, хотя кто-то еще носил старую, коричневую) была похожа на «дембельскую» (тогда было модно хоть как-то разнообразить унылую и неудобную школьную форму – нашивками, значками и тому подобным). Барышни могли разнообразить форму за счет смены рубашек под синий колючий жакет, а самые дерзкие вместо форменной синей юбки надевали обычную «гражданскую» юбку.
По началу учителя яростно боролись с такими безобразиями, но постепенно борьба сошла на «нет» (уже шла Перестройка, уже подуло «ветром перемен», да и самим учителям надоело заниматься ерундой). И вот вдоль столь «нарядного» строя носится пунцовый от гнева майор и орёт, подходя к каждому и брызгая слюной в лицо. При этом он был ростом с самую мелкую барышню, но брызги все равно долетали.
Майор что-то внушал каждому, что-то пытался объяснить – про важность дисциплины, про расхлябанность, про неуважение к старшим, про срочную службу в армии... Но казалось, что на самом деле он хотел бы рассказать что-то совсем другое.
Это было видно по его глазам – глазам человека, который видел что-то такое, что хотел бы забыть, но увиденное преследует его и днями, и ночами... это стало понятно позже, а тогда мы, дети, просто не могли идентифицировать его состояние.
{Возможно, если бы он просто рассказал нам, детям, что-то из «афганского опыта», то мы его услышали бы, но он выбрал самый неверный путь – крики, истерики и унижения. Да и рассказывать правду он не имел права... войны-то в Афганистане как бы не было официально. Это был «военный конфликт с 1979 по 1989 годы на территории Демократической Республики Афганистан... при поддержке Ограниченного контингента советских войск» (из Википедии). «Ограниченный контингент» – это же как бы и не про войну...}
От души наорав на каждого ученика и на каждую ученицу (с особым пристрастием и результатом в несколько «гусей»), майор переходил к завершающей стадии. Он вытягивал правую руку вперед и вверх, сжимал ладонь в кулак и кричал, разжимая по одному пальцу:
– В Афгане – как?? Или душман – тебя!! (разгибал палец) Или ты – его!! (разгибал палец).
За этим следовала пробежка вдоль шеренги с повторами: «Или душман – тебя!! Или ты – его!! Или душман – тебя!! Или ты – его!!». При этом он не произносил, допустим, слово «убьёт» («ликвидирует» и т.п.).
Парадоксально, но факт: абсолютное большинство из нас действительно не понимало – о чём это он? Так как в головах советских школьников «Афган» – это «несколько советских солдат приехали в Афганистан, чтобы постоять в сторонке и посторожить непонятно кого» и не более того. Поэтому ни состояния, ни гнева, ни иных «странностей» майора мы, и захотели бы, не смогли бы ни определить, ни понять, ни услышать. А майор ничего и не объяснял, не мог объяснить.
Но история про майора на этом не заканчивается. Финал был совершенно непредсказуемым.
Однажды, уже в самом конце учебного года, майор пришел на урок в добром расположении духа. Он сверкал и блестел, как только что начищенная пряжка форменного ремня. Улыбаясь во все зубы, он раздал по классу несколько экземпляров, написанных вручную (!) и под копирку (!)... (якобы) стенограмму выступления Б.Н.Ельцина на пленуме ЦК КПСС (тогда никакие реальные стенограммы, разумеется, не публиковались ни в каком виде).
Эффект был такой же, как если бы сегодня кто-то из учителей (от которого это ожидалось меньше всего) принес бы в класс запись прямого эфира самого известного современного оппозиционера и буквально «заставил» бы учеников смотреть, обсуждать его и конспектировать.
В классе впервые настала абсолютная тишина. Мы читали и действительно переписывали, передавая листочки со «стенограммой» по партам. Майор на этот раз не орал, он что-то говорил о «новых временах», о том, что скоро всё изменится, про мирное небо, про Горбачева и Перестройку, про Ельцина, который говорит Правду,... он был доволен тем, что ученики читали «стенограмму» сразу «до дыр».
Прочитав «стенограмму», которую тоже «переписала», я подняла глаза на майора и как будто впервые его увидела. «Стенограмму стенограммы» показала родителям. Они опешили, переспросили — где я «это» взяла. Долго размышляли и включили телевизор, который почти не выключали еще пару-тройку лет, пока вся страна смотрела прямые эфиры заседаний тогдашнего «парламента» и многое, уже совсем Другое.
...К «исполнениям» майора руководство школы относилось мудро и благосклонно, на должность учителя НВП трудно было найти кадры, поэтому майора просто терпели. В конце года, уже в итоговые аттестаты руководство школы вместо бесчисленных «гусей» выставило всем барышням оценки «удовлетворительно» – без лишних разговоров, просто молча.
Нас выпустили в «большую жизнь», на дворе стоял 1988 год.
До вывода «ограниченного контингента» оставался один год – для кого-то очень долгий, для кого-то очень быстрый, а для кого-то – последний.
Вот такое оно – НВП.
Обращайтесь, если что... (любой город; первая консультация проводится бесплатно).
С уважением, Нечаева Е.А.
